И тот, кто разбудил его, сказал строго: "Тебе спать не полагается. Тебе надо подумать о своей жизни, о судьбе". "Почему же мне не спать? удивился Рустам. - Я честный человек, ни разу украденного хлеба не ел, вся моя жизнь прошла в труде и заботах". "Да, ты не вор, - согласился с ним невидимый собеседник. - Но ведь этого мало. В тебе нет любви к людям. Сердце твое будто каменное. Люди стараются избегать тебя". - "Нет, меня избегает лишь тот, кто затаил в душе постыдные помыслы". - "Неправда. В душе Майи нет ни малейшего грязного пятнышка. Может быть, чабан Керем хочет занять твое председательское место?" - "Если ревизия покажет, что Керем невиновен, - первый пожму его руку. О невестке разговор особый..." - "Но ведь ты сам видел: больна жена Керема, дети в грязи и холоде, без присмотра. Чем же они виноваты? А если бы твоя Першан, твоя любимица, вот так же в беспамятстве валялась на рваном тюфяке в палатке? Теперь ты смутился?"
До самого рассвета Рустам спорил с незримым соглядатаем, которому странным образом были известны мельчайшие подробности его жизни и даже тайные побуждения, а когда посветлело в окнах, отбросил одеяло и вышел во двор, Кто это укорял его всю ночь напролет? Совесть?
Заскрипели ступеньки лестницы, показался Гараш, с привычным почтением пожелал отцу доброго утра.
- А я тебя жду, - сказал Рустам и, показав на пестрого петуха, мчавшегося за испуганным белокрылым цыпленком, распорядился: - Сегодня же вечером прирежь этого забияку - и в котел! Совсем загонял цыплят, молодым петушкам в кровь гребни исклевал. Настоящий разбойник с большой дороги.
Сын коротко сказал: "Слушаюсь", - не без удовольствия посмотрев на украшенного шпорами и кивером вояку, шуганул его:
- Чтоб ты сгинул!...
Гараш видел, что отец хочет что-то еще сказать. Но спрашивать не положено, нужно терпеливо ждать. И верно, Рустам, как бы между прочим, сказал:
- Возьми-ка "победу" и поезжай в степь. Жена Керема больна. Отвези ее в больницу.
Гарашу следовало бы напомнить отцу, что через час начнется пахота, но он молча взял ключ от сарая, где стояла машина.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Тетушка Телли, спой, чтобы душа радовалась! - попросила Першан.
Тетушка даже не ответила - подобрала край рубахи, сунула в юбку и деловито осведомилась у Гызетар:
- Откуда начнем, звеньевая?
Она хотела дать понять председательской дочке, что в поле пришли работать, а не развлекаться.
- Да вот с восхода и пойдем!, - сказала Гызетар, глянув на огненно-рыжее солнце, выкатившееся из-за горизонта и осветившее золотистыми, пока еще не жаркими лучами широкую грудь Мугани.
Девушки в пестрых ситцевых платьях взялись за лопаты, начали вскапывать землю возле арыков, где не мог пройти трактор.
Першан не унималась и за работой.
- Тетушка Телли, к лицу ли тебе землю копать! Тебе бы ашугом быть: повесить на плечо саз, ходить по деревням и радовать людей песней.
- Прошли мои времена, - проворчала тетушка. - Постарела я, и белый свет мне не мил.
Воткнув лопату в землю, Першан подбежала, обняла тетушку, расцеловала.
- Не отказывай мне - спой, прошу!
- Отстань, на душе тяжело...
Тетушка Телли была всех старше в звене, девушки уважали ее, посвящали в свои заботы и радости, она всегда давала мудрые советы, которые, к слову сказать, редко выполнялись. Когда она была весела, то потешала девушек забавными историями и побасенками, обязательно добавляя, что рассказывает не потехи ради, а в назидание.
Не легко сложилась жизнь тетушки, но, пожалуй, никогда еще не видели ее такой мрачной, И девушки нестерпели: побросали лопаты, окружили Телли, стали расспрашивать, что случилось.
- Лучше не спрашивайте. - Тетушка вытерла глаза концом выцветшего платка. - Ребенок, - это она своего сына, чернобородого Керема, называла ребенком, - со всем голову потерял: жена больна, дети заброшены. Как маленькой Гарагез с близнецами справиться?
- Не горюй, тетушка. Хочешь, отцу скажу, он по шлет машину, детей привезут в село? Хочешь, сама поедешь за ними? - предложила Першан.
Тетушка Телли вспылила:
- Говорят: "Не ходи за орехами в лес - и черта не встретишь!..." Не хочу иметь дела с твоим отцом! Ребенок в таком горе, а он назначил ревизию на ферме. Мой сын на колхозное добро не позарится! Пусть не одна, а сто комиссий работают, ничего не найдут!
Слова тетушки больно задели Першан. Она не смела обвинять отца: должность у него ответственная... Как же не проверять подчиненных? Значит, есть какие-то серьезные соображения. Но и тетушку жаль. И Першан, нахмурившись, принялась работать. Взялись за лопаты и остальные.
Спустя час, когда высоко поднялось солнце, усталые девушки расстелили у арыка брезент, прилегли отдохнуть. Кто жевал чурек, запивая молоком из бутылки, кто дремал, кто мурлыкал песенку... Першан легла с краю, потянулась, закинув руки за голову, и закрыла глаза. Ей было неприятно, что Телли так злобно сказала об отце. Конечно, Першан сама часто была им недовольна, но она считала, что осуждать отца может лишь она одна, да и то в домашнем кругу.