Слимперия

Да и вообще — ничего не бойся, я с тобой! И Хайк, и Мар. Уж мы-то втроём тебя от любого вредного бога защитим, можешь не сомневаться. Что нам те боги, ерунда!.. М-м, а чуть что — мигом удерём, в целости и сохранности, — поспешил добавить Семён, поняв, что несколько заврался.

— Тогда вперёд! — крикнула Олия задорно. — Куда нам, в Чокнутый Мир? Ура, на абордаж! — И махнула рукой, словно в ней пиратская сабля была зажата.

— Лады, — Семён огляделся по сторонам: не забыли ли чего? Напомнил Хайку повесить на плечо сумку, а то останется в вагоне нежданным подарком невесть для кого, потом сказал в пространство:

— Спасибо за гостеприимство! Счастливой дороги! — купе неожиданно покачнулось, под полом часто застучало — то ли откликнулся поезд на то пожелание, то ли укороченные рельсы попались, не везде пути гладкие... И пошёл дальше — ровно, скоро, продолжая своё бесконечное путешествие.

Семён вздохнул и приказал:

— Мар, давай в Чокнутый Мир! Надеюсь, хоть в этот раз нам повезёт и сразу в него попадём... Очень надеюсь.

Вагон исчез; Семён как будто на секунду ослеп, — черным-черно, ни искры света, — а потом стало и светло, и ветрено, и шумно.

В этот раз им действительно повезло: Семён и его компания оказались в Чокнутом Мире.

Как и прежде здесь всё так же светили двенадцать солнц, расположенных в голубом небе звёздным венком, по кругу; всё так же зеленела молодая трава, выросла после магического выстрела медальона, успела; желтел песком берег, и синее море тоже было на месте. А далёких гор, сожжённых Маром, не было: вместо них на горизонте тянулся чёрный оплавленный бугор, слегка присыпанный по хребту снегом — словно там когда-то супер-пупер ядерную бомбу испытывали, запредельной мощности.

На море штормило, хотя небо оставалось чистым, безоблачным — по морю гуляли серьёзные пенистые волны и оттуда, с моря, дул холодный ветер, пахнущий водорослями и дождём; ближе к берегу волны резко опадали, как будто их кто осаживал, и выползали на песок уже ленивые, неспешные.

— Красиво! — оглядевшись, восторженно сказала Олия. — До чего же цвета яркие... Точно не настоящее всё, а нарисованное! Знаешь, Симеон, есть такие краски, которые самосветные...

— Основанные на эффекте флюоресценции, — подсказал умный Мар, но Олия его не услышала:

— ...И здесь словно всё теми красками раскрашено. А кто ж тот удивительный художник?

— Художника как раз и не видно, — Семён тоже огляделся. — Был тут один фиолетовый бог со школьной рогаткой, он из неё всякие неудачные проекты расстреливал. А сейчас ни бога, ни проектов... Впрочем, никто и не обещал встречать меня на берегу с лютней в руках и букетом роз под мышкой! Будем его искать. Пойдёмте от моря подальше, а то холодно чересчур, так и простыть можно... к горам пойдём: последний раз, когда я видел фиолетового бога, он именно туда драпал, вулкан тушить. — Семён направился в сторону оплавленных гор.

Шли недолго, минут тридцать от силы: Семён по пути, для поднятия настроения, распевал запомнившиеся ему ещё с армейской поры бодрые походно-строевые песни о всяких соловьях-пташечках, плачущих девчонках и подбитых танках; Олия подхватывала припев, запоминая его с первого раза, а Хайк песен не пел — он, как и медальон, бдел: неизвестный Мир, мало ли что...

Через полчаса они оказались у подножия горы-бугра — резко как-то оказались, чересчур быстро. Шли, шли, и вдруг пришли! Даже устать толком не успели. По всей видимости, Чокнутый Мир был небольшим Миром, под стать своей игрушечной раскраске, или же в нём действовали неведомые Семёну магические законы, сокращающие выбранный путь, кто его знает! Главное, что пришли.

Гора уходила вершиной в небо, и не росло на ней ни кустика, ни травинки — ровная чёрная поверхность, блестящая как стекло; ни выступа, ни трещинки, всё ровное и гладкое. Уцепиться не за что...

Впрочем, Семён и не собирался подниматься в ту гору: ушли от пронзительного морского ветра и достаточно! Здесь можно было устроить походный лагерь, то есть сесть в траву и подумать, что делать дальше. Не опасаясь простыть. Можно было и кофе организовать, почему бы и нет?

— Эк я их, горы-то, в одну общую махину уделал, — с ощущением собственной значимости изрёк Мар. — Любо-дорого посмотреть! Должен сказать тебе, Семён, но строго между нами: то муховое заклинание, которым я эдакую знатную полировку навёл, оно ведь тоже восстановилось! Так что если тебе захочется ещё чего огнём отполировать, то я запросто. Ты мне только скажи, а уж за мной не заржавеет, — и расхохотался над собственным каламбуром.

Семён объявил привал, уселся по-турецки в траву: Мар услужливо предложил чёрного кофе и бутербродов, никто от угощения не отказался.

Семён, потягивая горячий кофе из одноразового пластикового стаканчика, обдумывал, как бы им найти того парня с усталыми глазами, с взглядом много чего пережившего и повидавшего на своём веку человека: бога в фиолетовых одеяниях. Но ничего путного в голову не приходило... Не орать же в три глотки: «Боже, явись!» Ори, не ори — не захочет, не явится.