Громко рыкнув, чтобы прочистить горло, мужчина последовал вслед за ними, старательно обходя красные следы, которые так и лезли под ноги. Он знал, что это кровь, понимал, кому та принадлежала. Но Ломан не ощущал страха, беспокойства за жизнь этого человека, было лишь некоторое замешательство и дрожь, но это связано с совершенно иными причинами. Переступив порог крохотной спальни, он остановился перед широкими спинами двоих мужчин. Те бережно положили свою живую ношу на кровать и, заметив приход Чарльза, отступили в сторону. Доктор Ломан, сдвинув брови к переносице, сел рядом с тяжело дышавшим молодым человеком и со странным любопытством оглядел его многочисленные глубокие раны, которые напоминали небрежные рисунки, оставленные бесталанным художником, что хаотично двигал кистью по своему полотну.
Руки парня были напряжены, вены вздулись и были готовы в любой момент лопнуть, пот пенящимся водопадом сползал вниз с его испачканной кровью кожи, создавая на постельном белье большое пятно. Джордж вздернул подбородок и громко заскулил, его зубы плотно прижались друг другу, как замерзшие дети в горах, и затрещали, передавая боль тела не хуже слов. Чарльз медленно потянул руку к его лицу и по-воровски осторожно стал ощупывать уродливые порезы, некоторые из которых были настолько глубоки, что кожа была проткнута насквозь и давала возможность увидеть белую кость черепа и даже дальние зубы на месте щек.
— Кто сотворил с ним такое? — облизал пересохшие губы один из стоявших рядом с Ломаном мужчин и громко шмыгнул носом. — На нем живого места нет.
— Если мы ему не поможем, он умрет в течение часа. Возможно, не от полученных ран, а от боли и заражения. Инфекция уже поразила порезы, начался процесс гниения, он протекает медленно, но с каждой минутой ускоряется, — задумчиво и с неким эгоизмом прошептал Чарльз и продолжил ощупывать ранения сына, но уже на теле: для этого ему пришлось расстегнуть рубашку молодого человека, но из-за онемевших от холодного дождя пальцев сделать это оказалось не так-то просто.
На теле ран было ничуть не меньше, некоторые из них казались гораздо больше и глубже, чем на лице, и сочились кровью охотнее. Ломан протянул руку одному из мужчин, тот услужливо дал ему мокрую тряпку, которая, судя по запаху, была пропитана спиртом. Чарльз принялся очищать тело парня от засохшей крови, но эти действия стали казаться бесполезными, так как места с чистой кожей уже через пару секунд вновь скрывались под пленкой алой жидкости.
— Себастьян, дай мне мазь, — так и не глядя на своих спутников, пролепетал Доктор Ломан.
Все тот же мужчина вручил Чарльзу необходимое, не проронив при этом ни слова.
Чарльз крепко сжал в руке стеклянный пузырек крохотных размеров, будто проверял его на прочность. Затем с щелчком выдернул из него такую же миниатюрную пробку и вдохнул мятный аромат, довольно резкий и щекочущий кончик носа. Мазь имела чрезмерную густоту, мужчине потребовалось несколько попыток, чтобы заставить ее подарить хотя бы пару своих капель. Дождавшись, пока вся эта зеленая субстанция выйдет наружу, он нанес ее тонким слоем на каждую рану молодого человека, затем тщательно растер, совершенно не замечая отпечатанные на лице Джорджа мучения.
— Ты так и не рассказал нам, что эта за травяная гадость, — раздался голос в углу комнаты.
— О, эта травяная гадость заслужила более красивого названия, — усмехнулся Ломан и, обнаружив на дне пузырька еще немного мази, вытряхнул ее на кончики пальцев и продолжил натирать ею кожу сына. — Я заметил, что кровь тех тварей обладает целительными свойствами. По сути, они живые мертвецы, в них не осталось ничего, кроме животных инстинктов. Это хищники, без разума и цели. Их нельзя назвать зверьми. Это что-то иное. Звери пытаются утолить голод, и их жертвы выборочны. Но тени, — будет правильно их так называть, — не испытывают потребности в еде, но при этом поедают плоть, а затем просто срыгивают ее. Они убивают, чтобы убить, ничего за этим не стоит.
— Значит, если они не питаются, то берут энергию из другого источника?