Слёзы Марии-Антуанетты

— Ты хорошо знаешь, что меня устраивает все, но эта выставка будет чем-то вроде семейного собрания: помимо тетушки Амели и Мари-Анжелин, которым не терпится взглянуть на наше сокровище, практически согласился приехать твой отец, и не исключено, что твоя бабушка тоже отважится на поездку! Так что, по-прежнему нет?

— По-прежнему нет. Я боюсь за Марко, он такой слабенький…

— Восемь фунтов при рождении! Неужели мало?

— Да нет… но что-то подсказывает мне: нам лучше остаться здесь. Папа и бабушка смогут заглянуть к нам на обратном пути!

— Насчет нашей дорогой старушки я еще могу согласиться, но Морицу это совсем не с руки. Я никогда не слышал о том, что кратчайший путь из Парижа в Цюрих проходит через Венецию!

— Не беспокойся! Он к нам приедет. Хотя бы в сентябре, на крестины!

Настаивать было бесполезно. Побежденный и поэтому еще более недовольный Альдо отправился в Париж один, в очередной раз доверив магазин дорогому Ги Бюто, своему бывшему наставнику, который теперь чрезвычайно успешно управлял делами Морозини, и секретарю — Анджело Пизани. А также жене, которая в течение нескольких лет была самой превосходной его сотрудницей в облике голландки Мины Ван Зельтен, плохо одетой и блеклой девицы с обширной эрудицией[21]… С той поры многое изменилось, из куколки выпорхнула бабочка, теперь Лиза была женой, возлюбленной, лучшей подругой, советчицей и матерью троих его детей. Он питал к ней безграничную любовь, хотя два раза все же пробил небольшую брешь в их браке[22]. Альдо было очень горько, что его лишили первенства из-за бутуза ростом в пятьдесят сантиметров, который вольготно расположился в завоеванной стране — при молчаливом одобрении всех близких, распростертых ниц. Он ведь и сам входил в их число. Это был «его сын», он им гордился. Вот только в свою спальню Лиза его не допускала — как же, молоко! — и он очень страдал от этого…

Сигарета, о которой он забыл, догорев, обожгла ему пальцы, и это вернуло Альдо к реальности. К тому же громко зазвучали голоса людей, вырвавшихся из дворца и устремившихся к полотняному павильону — всем хотелось подкрепиться!

Светские приемы всегда казались ему очень странным социальным феноменом. Едва на горизонте возникал буфет, как самые элегантные и воспитанные люди слетались к нему, словно стая саранчи. Конечно, после долгих церемоний наподобие аристократической свадьбы, бесконечных заседаний и нудных речей пустота в желудке возникает почти у каждого, и это служило неким оправданием. Вот как сейчас: гости, завершив официальный осмотр выставки, хлынули в английский сад столь плотными рядами, что Морозини едва успел встать за дерево из опасения, что его просто сметут. Посетители Трианона, вынужденные молчать довольно долгое время, пока академик излагал им научные факты и гипотезы, теперь не закрывали рта. Все это напоминало гудящий рой, изгнанный из улья… И вдруг сквозь неясный шум множества голосов прорезался отчаянный крик. Все замерли…

Секундное оцепенение сменилось хором громких возгласов и даже воплей. Некоторые женщины рыдали. Одна лишилась чувств, а толпа, расступившись, образовала подобие круга. Морозини устремился вперед, без излишних церемоний пробивая себе дорогу, и оказался рядом с Вобреном, стоявшим в первом ряду.

— Что происходит?

Но он уже и так увидел: в центре круга на земле ничком лежал человек с кинжалом в спине… Странное дело: лезвие вонзилось в тело жертвы через карнавальную полумаску из черного бархата, как будто прикрепленную к его спине. Удар пришелся в одно из отверстий для глаз. Заинтригованный Альдо склонился и протянул руку, но молодой человек из тех, кто обеспечивал — кстати, не слишком успешно! — охрану порядка, остановил его:— Не надо ничего трогать, месье. Следует дождаться полиции…

— Я знаю, но мы должны убедиться, что этому человеку уже нельзя помочь, что он на самом деле мертв…

— Не сомневайтесь. Достаточно посмотреть, откуда торчит нож. Он вошел в сердце…

Безмолвие неподвижной потрясенной толпы раздражало Морозини. Ему хотелось что-то предпринять! Жиль хотя бы утешал заливавшуюся слезами Леонору. Он отвел ее к каменной скамье, бережно усадил на нее и нежно похлопывал по руке. Между тем муж красавицы сохранял полное бесстрастие. Стоя в двух шагах от Альдо и небрежно опираясь на трость, он поглядывал на премьер-министра и хранителя, которые спокойно беседовали, в то время как охранники выставки торопились занять все ключевые позиции в ожидании коллег из полиции Версаля. Те не замедлили явиться. Альдо же подошел к шотландцу, чье поведение выглядело по меньшей мере странным: он даже не пытался помочь своей прекрасной супруге, а предоставил эту возможность другому мужчине, не скрывавшему своих истинных чувств.