Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Будучи ко всему прочему специалистом по национальному вопросу, П. Б. Струве писал: «Когда-то думали, что национальность есть раса, т. е. цвет кожи, ширина носа („носовой указатель“) и т. п. Но национальность есть нечто гораздо более несомненное и в то же время тонкое. Это духовные притяжения и отталкивания, и, для того чтобы осознать их не нужно прибегать ни к антропометрическим приборам, ни к генеалогическим разысканиям. Они живут и трепещут в душе». Этот духовный механизм («духовные притяжения и отталкивания») образуют культуру как свою онтологическую определенность и слагают национальную (духовную) сферу, которая динамически, а также идеологически, отчленяется от другой по природе, но близкой функционально, государственной (политической) сферы. Струве указывает: «Необходимо размежевать эти две области: область правовую и государственную, с одной стороны, и, с другой стороны, ту область, в которой правомерно действуют национальные притяжения и отталкивания. Специально в еврейском вопросе это и очень легко, и очень трудно» (1997, с. с. 206, 207). Познавательная тяжесть подобного гнозиса ложится на «государственную область», которой, по мнению П. Б. Струве и согласного с ним Солженицына, принадлежат все приоритеты в национально-культурной части русской духовной ойкумены. Первичный характер государственного фактора или государственные интересы принимается Солженицыным в качестве условия соединения русского и еврейского культурных кладов и слагает фундамент того, что ожидается Солженицыным от еврейского племени, помещенного во внутрь русского государственного тела (в последующем это будет предметом особого разговора), а сионизм признается при этом субстанцией, восстающей против влияния русской государственной сферы, и ему принадлежит, по словам Струве, «сознательная инициатива отталкивания от русской культуры». Однако М. О. Гершензон доказал, что тот сионизм, какой отвращает симпатии русских духовников, принадлежит к политическому классу и как он-то в силу спородненности своей природы с политической (государственной) сферой наиболее открыт для влияния последней, тогда как национальная (духовная) сфера также в силу своей природы отстраняется от государственной инстанции.

Таким образом, национальное остается у русских духовников под протекторатом государственного, хотя Солженицын, утвердив русскую культуру в качестве созвездия на еврейском небосклоне, неосознанно обращает творческий взор в другую сторону, где культура не стоит в зависимости от государственной реальности, а именно культура образует прочный фундамент для государственной организации и наиболее устойчивую связь в общественной совокупности духов. Аналогично, с другой стороны, возникает убежденная мысль, что наибольшее чаяние Ахад-ха-Ама, – еврейское государство, а не государство евреев, – приобретет объективную реализацию в случае, когда основу государственного каркаса составит организация, смонтированная на сионистских опорах, извлеченных из сионизма как партии еврейской культуры. Итак, духовное умозрение, вытекающее из полного отвержения революции как способа человеческого поведения (отвергая разрушительные потенции) и как способа человеческого общения (отрицая классовые тенденции), приводит к совокупному выводу о культуре как базисе государственной стабильности (это и есть связь посредством духовности – субстрат не только государственной, но религиозной и национальной, сплоченности). При этом возможен только один тип сионистского воззрения – духовный (культурологический) сионизм, каким определяется по преимуществу мышление и мировоззрение русского сионизма. Но наряду с этим типом широко и глубоко укоренено иное представление, базирующееся на марксистско-ленинском понимании революции как гегемоне истории, – в израильской историографии это мироутверждение опосредовано в концепции профессора Шломо Авинери «Сионизм как перманентная революция».