Таким образом, русские духовники, включая А. И. Солженицына, не признают в сионизме как раз эту национальную избранность и неприкасаемость, что присуще в первооснове европейскому политическому сионизму, поскольку в этих элементах воочию зрятся преграды на пути к культурной солидарности еврейского достояния и русской идеи. Несомненно, что сионизм в русском варианте полнится русской идеей, но полнится ли русская идея сионизмом? В этом вопрошании вся проблема Солженицына, а открытое русским писателем проблемное поле данной апории составляется из, в известной мере, самостоятельных задач: что есть русское еврейство в контексте русской идеи и что есть русская идея в контексте русского еврейства. Сама постановка этого вопроса отвергает точку зрения, что культивируется в эстетической среде современного Израиля и которая выражена одним из талантливых ее представителей – Амосом Озом: "Любовь русских евреев к России – их вовлеченность в ее литературу, историю, философию, науку, политику, промышленность – подобна еврейско-немецкому симбиозу, еврейско-французскому, еврейско-польскому… ". Нет и не существовало этого подобия, ибо европейская эмансипация евреев не коснулась евреев в России, – хорошо или плохо, негативно или позитивно, но еврейский вопрос в России источал свой самобытный аромат, точно в такой же мере, как Россия значится самобытной только через русский дух по отношению к европейскому континууму. Больше истины в других словах этого писателя, поскольку в них он опровергает самого себя: "Еврей, уроженец России чувствует себя евреем среди русских, но стоит ему попасть в среду евреев, выходцев из Северной Африки, к примеру, – и он тут же почувствует свою «русскость» так остро, как он и предположить не мог: ему будет недоставать русского языка, русских песен, он вдруг ощутит свою связь с Россией до боли в сердце. Видимо, такова наша судьба: и через тысячелетия проносим мы любовь к тем местам, где родились, сохраняем незримую связь с ними. Такова наша общая судьба. Такова и судьба русского еврейства… Мы же опалены Россией так, что скрыть это невозможно – ни от себя, ни от других. Потому и сказал я вначале: «Мы обожжены» (1993, с. с. 371, 373).
Русское еврейство, став у Солженицына объектом познания, не дает ответа на первый вопрос, какой неизбежно возникает в связи с любым историческим явлением, –