Слишком близко

– Я помню, когда ты родилась, – говорю я и вновь замолкаю, пытаясь вспомнить точную дату. Саша родилась в марте, а Фин – в июле.

– Не важно, мам. Все было отлично.

Я улыбаюсь. Саша спрашивает, вспомнила ли я что-нибудь новое с тех пор, как мы виделись в прошлый раз. Кое-что всплывает, уклончиво отвечаю я и пристально смотрю на нее, ища на лице хоть намек на главную тайну, которую она упорно не выдает.

Саша потягивает сладкую воду через соломинку, округлив накрашенные губы. Даже яркий макияж не может скрыть, какое она, в сущности, еще дитя. Наконец приносят заказ, и Саша жадно набрасывается на еду. Ей уже пора на работу, а я до сих пор не подняла тему, ради которой пришла.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спрашиваю я, оставляя на столике деньги. – Нечто важное?

Саша сидя натягивает пальто.

– Например? – с притворной беспечностью спрашивает она.

Я вздыхаю. Жаль, что придется говорить самой. Даже где-то оскорбительно, при уже заметном животе.

– Саша, я знаю, что ты беременна.

Надо было решиться раньше, а не за пару минут до прощания. А теперь я смотрю на вращающиеся двери и представляю, как Саша несется в туалет умыть заплаканное лицо. Ребенок желанный и запланированный, сообщила она. Она счастлива. «Мама, пожалуйста, порадуйся за меня!» – с мольбой в глазах воскликнула дочь, хватая меня за руки дрожащими пальцами. Увы, это раньше, когда она влипала в неприятности, Роб или я бросались на помощь и все улаживали; сейчас поезд ушел. Она на пятом месяце, и живот выпирает гораздо сильнее, чем я рассчитывала увидеть, когда она подняла футболку и показала свежие растяжки. Зрелище было одновременно ожидаемым и шокирующим, реальным и неотвратимым. Я спросила, знает ли папа, и она, потупившись, кивнула. Он просил ничего мне не рассказывать, пока я не окрепну.

Обхватив себя за плечи, я молча смотрю на дверь, разделяющую нас с дочерью. Бесконечный поток офисных работников, спешащих по своим делам, странным образом убаюкивает. Уже середина сентября. Холодает. Год назад мы с Робом отвезли Фина в университет, а потом поехали в отпуск вдвоем. По его словам, мы прекрасно провели время и были совершенно счастливы. Стоило нам ослабить бдительность, и трагедии посыпались одна за другой. Мои худшие страхи оправдались.

Апрель этого года

Роуз приезжает на работу позже меня. В последнее время это не такой уж редкий случай: я пристрастилась рано начинать и поздно уходить. При виде меня она подмигивает и жестом просит подойти.

– Дальше сами справитесь? – спрашиваю я свою подопечную. Та кивает, продолжая довольно шустро печатать вслепую.

– Привет! – Я нахожу Роуз в кабинете Ника. – Как дела?

Она складывает накидку от дождя в чехол и засовывает в безразмерную сумку.

– А где сегодня высокое начальство?

Иногда она называет его Ник, а иногда – «ваша светлость» или «биг босс», видимо намекая на его частное образование и акцент, свойственный высшему классу, от которого Ник избавился много лет назад, равно как и от костюмов и дорогих машин. Правда, по словам Роуз, он по-прежнему живет в «шикарной квартире» с видом на парк.

– Поехал в «Андерсонс» обсудить сокращения и пенсии, – сообщаю я. – Столько людей увольняют, там нужен посредник.

Утром мы с Ником перекинулись парой слов. Он уже убегал, но успел сделать комплимент моей прическе. Я хотела вслух возмутиться, что он не внял моей просьбе, но в конце концов просто поблагодарила, что он единственный отметил мой поход в салон. С того вечера в его кабинете прошло два месяца, и мы оба усвоили негласные правила приличия.

– Надеюсь, съездит не зря. – Роуз пристраивает свои вещи в углу за стопкой бумаг. – Выходные пособия у них возмутительно низкие.

Опыт в сфере корпоративных финансов позволил Нику выступать посредником между «Андерсонс», оказавшейся в трудной ситуации, и бывшими сотрудниками компании. Он сам вызвался на эту роль. Довольно странно, что, несмотря на пафосные речи о благотворительности, он ведет себя как корпоративный служащий, участвующий в совещаниях руководства и разработке финансовых планов. Иногда мне даже кажется, что его тянет взяться за старое, хотя вслух он в этом никогда не признается и будет уверять в своей преданности волонтерской работе.

– Ты хотела поговорить о чем-то конкретном? – спрашиваю я.

– Да нет, просто поболтать. – Роуз наливает себе кофе. – Ты второй раз на этой неделе приходишь рано. Невольно бросается в глаза.

– Не знала, что ты ведешь учет, – насмешливо замечаю я.

– Не веду, просто обратила внимание.

– До тебя мне все равно далеко. – Я отказываюсь от предложенного Роуз кофе. Работу я полюбила, а вот кофе здесь ужасный, особенно когда немного постоит. – Ты практически замужем за работой, – говорю я и тут же жалею о своей бестактности.

– Видишь ли… – Она смотрит в зал через мое плечо. – Сюда приходят, чтобы осознать свои проблемы, а не для того, чтобы бежать от них.

Прямота Роуз всегда повергала меня в некоторый шок. С другой стороны, мы знакомы почти полгода, и я считаю ее подругой – не совсем типичной, но преданной.