Слишком большое сходство

Вечером приятели сидели в жестковатых изодранных креслах. Перед ними на низеньком столике стояли две бутылки пива. Оба молчали и сосредоточенно колотили окаменевшими тараньками о край стола, мяли их, теребили, так что с рыбешек сыпалась мелкая сухая чешуя. Ксенофонтову первому удалось подцепить ногтем кожицу и очистить часть спинки. Он отодрал коричневое, покрытое кристалликами соли волоконце и принялся так внимательно рассматривать его со всех сторон, что невольно возникло подозрение: он не столько рассматривает волоконце, сколько хвастает им. Налив пиво в граненый стакан и вволю налюбовавшись высокой уплотняющейся пеной, Ксенофонтов с наслаждением погрузил в нее обкусанные рыжеватые усы. И застонал.

Переведя дух, он облизал пену с усов, отковырнул со спинки еще один ломтик и бережно положил его у стакана.

– Когда-нибудь, Зайцев, ты станешь хорошим следователем, тонким и проницательным, настоящим мастером своего дела. Но пока тебе нужно только стремиться к этому, – начал Ксенофонтов.

– Согласен, – покорно кивнул Зайцев. – Я готов внимательно тебя слушать.

– К этому ты должен быть готов постоянно, в любой час дня и ночи.

– Согласен.

– Тогда слушай. Все очень просто. Я в своих рассуждениях исходил из того, что один из этих двух – убийца.

– И я исходил из того же!

– А говоришь, что готов слушать, – укоризненно сказал Ксенофонтов. – Не понимаю твоего нетерпения, Зайцев, не здесь его надо проявлять и не сейчас. – Ксенофонтов пожевал рыбий плавник и пригубил стакан с пивом.

– Виноват.

О чем это я говорил… Да, о твоем деле… Так вот, ты не учел, что второй – не просто невиновный, он еще и оговоренный, оклеветанный. А убийца не только совершил преступление в тот вечер, он еще и подсунул нож невинному, свалив на него то, что совершил сам. Поэтому их отношение друг к другу не может быть одинаковым. Если убийца в глубине души, возможно, даже жалеет жертву своего оговора, сочувствует ему, то оклеветанный ненавидит убийцу всеми силами своей души. Ведь тот не только убил женщину, но и его пытается посадить на скамью подсудимых. Вместо себя. Поэтому достаточно спросить у них друг о друге, чтобы сразу определить, кто убийца. Из их ответов совершенно бесспорно следует, что преступник – Песецкий.

– Да, Лавриков выразился о нем довольно резко.

– Заметь, – Ксенофонтов поднял длинный указательный палец, – ожидаемо резко, объяснимо резко. Его взвинченность и вялость ответа убийцы не случайны.

– Дальше! – бросил Зайцев нетерпеливо.

– А дальше я задаю проверочный вопрос – как они относятся к убитой? И здесь их ответы должны отличаться. Пусть в полутонах, еле уловимо, но они не могут быть одинаковыми.

– Почему?

– Потому что шофер и слесарь не могут к ней относиться одинаково. Для оговоренного – Козулина такая же жертва, как и он сам, причем жертва того же человека. И он невольно, сам того не замечая, будет искать в ней, в ее характере, поступках нечто оправдывающее, извиняющее. Убийца – наоборот, ищет в ней плохое, отрицательное, то, что уменьшает его вину. Дескать, если уж она такая дрянь, то его можно понять. Ведь он еще не отпущен на свободу, он еще не доказал тебе свою невиновность. И поэтому стремится заранее преуменьшить тяжесть своего преступления.

– В общем-то допустимо, – медленно, с сомнением проговорил Зайцев.

Что значит допустимо?! – возмутился Ксенофонтов. – Расхождения в показаниях могут оказаться большими или малыми, заметными тебе или заметными мне, но они обязательно будут. И суть расхождений жестко определена: убийца женщину осуждает, невиновный ее оправдывает.

– Ладно-ладно, не суетись. А что тебе дал вопрос о ноже?

– Давай разберемся с ножом. Он лежал на подоконнике. Им не пользовались во время застолья, не было надобности – стол накрыт на троих, все обеспечены приборами. Поэтому убийца, который схватил нож и нанес им удар, а потом удрал с этим ножом, неизбежно знает о нем больше. И действительно, слесарь сказал, что нож самодельный, а шофер смог вспомнить только размер. Слесарь знал, что ручка пластмассовая, на заклепках, а шофер сказал лишь, что блестящая. То есть знания о ноже у слесаря и шофера при всей схожести резко отличаются качественно. Качественно, Зайцев! А характер различий полностью совпадает с расхождениями в ответах на другие вопросы. Преступление оставило следы, иначе не бывает.

– Какие следы?

В душе. Преступник даже допустить не мог, что эти следы читаемы. Он не учел, что этим делом могу заняться я, это его и погубило. – Ксенофонтов солидно покашлял в кулак, но, не выдержав значительной гримасы, рассмеялся. – Вот так, старик! – Подняв рыбий бочок, он долго рассматривал на свет его тонкие, как изогнутые иголки, ребрышки. Потом, склонившись над столом, тщательно перебрал рыбью шелуху, надеясь найти в ней что-нибудь съедобное. Но нет, ничего не нашел и с огорчением отодвинул сухой ворох из чешуи, плавников, жабр.

– Ксенофонтов! – торжественно сказал Зайцев. – Мы с прокурором обязательно напишем письмо твоему редактору, чтобы он поощрил тебя если не месячной зарплатой, то хотя бы устной благодарностью при всем коллективе.