Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

На службе Михайлову благоволят («уж такой у него характер»), и он легко выкраивает время для своих основных занятий, досконально изучает европейскую литературу, переводит «Фауста», печатается в той же «Литературной газете», в «Москвитянине», в «Нижегородских губернских ведомостях».

А Чернышевский тормошит его в письмах: «Приезжайте и завоевывайте административное и литературное положение, победа сама напрашивается…» «Присылайте мне что-нибудь с почтою, если у вас есть что-нибудь такое, где бы не говорилось ни о боге, ни о чорте, ни о царе, ни мужиках (все эти вещи — не цензурные вещи), где бы, наконец, не было никаких следов чего-нибудь жорж-зандовского, вольтеровского (которым изобилует Ваша «Тетушка»,) григоровического, искандеровского и т. д.»

«Фауста» я носил к Краевскому; он сказал, что поместит с большим удовольствием, когда цензура будет не так свирепа, но что теперь нечего даже и хлопотать — запретят целиком… В самом деле, свирепость цензуры доходит до неимоверного. Елагин просто говорит: «Что я вычеркнул, за то я не боюсь, а что пропустил, то мне во сне снится; по мне хоть вся литература пропадай, лишь бы я остался на месте».

«Все более и более вовлекаюсь в политику и все тверже и тверже делаюсь в ультрасоциалистическом образе мыслей», — сообщал о себе Чернышевский.

В Нижнем у Михайлова пошла, наконец, проза, а то все были лишь статьи да очерки, да так пошла, что он бросил писать стихи. Отныне он только беллетрист, хотя и не напечатал еще ни строки. Закончив первую свою повесть — «Адам Адамыч», он сразу же прочитал ее Далю. «Все до того грязно, — оценил Даль, — что с души прет, слушая».

О чем повесть, вспомнить нетрудно, но чем она так возмутила Казака Луганского, Михайлову и по сей день неясно. В уездном городке Забубеньеве в доме помещика живет немец Адам Адамыч, обучающий четырех чад помещичьих немецкому языку и каллиграфии. Над добрейшим, доверчивым и наивным Адам Адамычем издеваются все, кому не лень, — и сам помещик, и чада его, и дворня; его всячески разыгрывают, смеются над его неправильной речью, спаивают его, непьющего, возят на охоту, чтобы посмеяться над его стрельбой попусту, хотя и сами стрелки невеликие: «Дениска застрелил одну только утку, и то, как после оказалось, не дикую». Адам Адамыч романтически и возвышенно относится к женщине, чем пользуется пышная мельничиха, выуживая от него кокетством подарки и деньги. Аппетиты мельничихи растут, в конце концов Адам Адамыч оказывается в ее постели, но тут является грозный мельник, и побитый Адам Адамыч едва уносит ноги. Происшествие становится известно всему Забубеньеву, внимание к Адам Адамычу растет, его заманивают на литературно-художественный вечер, где собралось общество, заставляют его читать стихи, которые он с таким волнением сочинял для публики. Когда он произнес первые слова своей идиллии: «Один овец…», раздался хохот такой откровенный и всеобщий, что только теперь бедный Адам Адамыч понял истинное к нему отношение, ушел домой, слег в постель и уже не вставал до гроба. «Если кто-нибудь спросит теперь в Забубеньеве об Адам Адамыче, то там скажут: «Что-то не помнится, чтобы был здесь когда-нибудь такой человек. Может, был, а может, и не было никогда такого».

Повесть была напечатана осенью 1851 года в «Москвитянине» и суждения вызвала самые разные. Один критик писал, что дарование Михайлова ударилось в крайность, в копировку всех без разбора явлений действительности, другой — что Михайлов по правдивости изображения сходен с художником Федотовым, на полотнах которого все, «как в обыкновенной жизни», и что Михайлов хорошо видит недостатки и пороки и «вооружается против них своим талантом». Западники называли повесть непристойной и даже похабной, славянофилы ругали повесть за дикость Забубеньева, один только «Современник» выступил в защиту Михайлова в обзоре Панаева: «Повесть «Адам Адамыч» принадлежит перу писателя, только что выступающего на литературное поприще, и обнаруживает в нем дарование несомненное». А Шелгунов позднее назвал ее лучшей из всего написанного Михайловым.

Но что бы ни говорили и что бы ни писали, публика читала повесть нарасхват, и в свои двадцать три года Михайлов стал известным писателем. Повесть оказалась вполне произведением «натуральной школы», как ее определил Белинский, с ее основными признаками: герой наделен высокими, благородными устремлениями, он сталкивается со средой и терпит поражение, среда же в ответ не только не щадит героя, но всячески его бесчестит я, наконец, забывает. Такой и была натуральная российская жизнь.

«Адам Адамыч» вывел Михайлова на «Гоголеву дорогу». Прощай, служба, и здравствуй, литература, теперь уже до конца дней! Он смело возвращается в Петербург, имея при себе солидный запас прозы — роман о провинциальных актерах «Перелетные птицы», повесть «Кружевница» о судьбе обманутой девушки, рассказы и сцены из простонародного быта.