Слишком дружелюбный незнакомец

Несмотря на то что Ле Бри продолжал работать, бразды правления он передал сыну: пятнадцать гектаров поля под зерновые, деятельность по агротуризму, два жилых дома. Сосед представлял собой тип земледельца, стоящего во главе небольшого владения, в котором согласно раз и навсегда заведенному порядку сила природы и труд могут поддерживать жизнь еще добрых двадцать лет. «Мужлан», как сказала бы Матильда. Работайте, надрывайтесь… Ни за что на свете ни его сын, ни он сам не продали бы свой участок земли, чтобы спокойно наслаждаться жизнью.

Приблизившись к Матильде, которая ставила на стол салат и цыпленка в ароматическом уксусе, Франсуа крепко обнял ее за талию и бросил взгляд поверх плеча.

— Выглядит просто прекрасно.

— Спасибо.

Ему хотелось бы постоять так еще хотя бы мгновение, но Матильда похлопала его по предплечью, чтобы освободиться из объятий. Франсуа не стал упорствовать и направился к столу.

Он уставился в тарелку, но понял, что не в состоянии думать о чем-то, кроме электронного письма, которое получил несколькими минутами раньше. Проще всего было бы перенести разговор на потом — сколько раз за последнее время он именно так и поступал просто потому, что не хватило смелости? — и спрятаться за ничего не значащей болтовней.

— У тебя есть какие-нибудь послания на компьютере? — поинтересовался он фальшиво равнодушным тоном.

Эти слова вылетели у него изо рта помимо воли, почти бессознательно. Матильда подняла на него безразличный взгляд, в котором не было ни малейшего удивления или подозрительности. Она даже не прервала своего занятия.

— Нет.

Это было короткое «нет», произнесенное едва различимым шепотом.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Франсуа ощутил неясное чувство стыда. Он тотчас же пожалел, что заговорил об этом за столом.

— Да так, ничего… Все эти рекламные письма…

Он не знал, как закончить фразу.

— Надеюсь, ты голоден? — спросила она с лукавым видом.

Не добавив больше ни слова, Франсуа покачал головой. Непроизвольным движением он расстелил салфетку у себя на коленях.

Во время еды ему следует хранить молчание.

На следующий день снова моросило, и Франсуа не мог выкинуть из головы пословицу Ле Бри. Через каких-то несколько часов…

Дорога была скользкой, видимость ухудшилась, поэтому в городе он направился прямо к паркингу возле почты. Когда он вышел из машины, на него буквально обрушился сильный дождь. Взяв костыль, Франсуа захотел прибавить шагу, но в ноге проснулась ужасная боль.

Внутри воздух был влажным, в нем витали запахи мокрой одежды. Открытым оказалось только единственное окошечко. Около двадцати минут Франсуа простоял в очереди, ругая полчища пенсионеров, которые, как и он, решили подойти к часу открытия, чтобы наклеить марки на письма, отправить посылки или забрать почтовые переводы. О, какими трогательными казались их экономные движения, замедленные почти до карикатурного состояния, смехотворные попытки занять сразу несколько мест в очереди, ненужные вопросы, чтобы затянуть разговор, который служащий в окошечке напрасно пытался закруглить!

С тех пор как он некоторым образом стал частью их мира, в то же время не обращая на них особого внимания, Франсуа наблюдал за ними со смесью грусти и опасения, пробуя убедить себя, что он не такой, как они, отказываясь признавать, что нечто подобное скоро предстанет перед ним в зеркале. Конечно, ему всего лишь 58, и университетская карьера далеко не закончена. Если бы он захотел, смог бы еще десяток лет оставаться в «лоне alma mater», как он с иронией говорил это сам себе. Но — на этот счет медики не питали никаких иллюзий — его раны окончательно не зажили, и он никогда больше не будет прежним.

Среди выдающихся собратьев он знал массу тех, кто, даже выйдя на пенсию, продолжал толкаться в университетских коридорах, курсируя из кабинета в кабинет и стараясь быть в каждой бочке затычкой. Потрясая прошлыми заслугами, они выпрашивали себе направление на семинар или место в комиссии по защите диссертации. Чаще всего такие люди раздражали его, одновременно вызывая жалость, к которой примешивалось некоторое умиление. Они напоминали ему потерпевших кораблекрушение, цепляющихся за спасательную шлюпку, сидящие в которой отказываются принять их на борт. Ему не хотелось бы в конце концов уподобиться им.

Известие, что его почта систематически опускается в ящик соседа, вызвало у почтовой служащей лишь раздраженный вздох. Франсуа казалось, что он слышит слова, которые так и не сорвались у нее с языка: «Ну да, подобные вещи иногда случаются! Можно подумать, из-за таких пустяков Земля перестанет вращаться вокруг Солнца». Она записала его адрес и жалобу на листике бумаги, который, как предполагал Франсуа, сразу же, как только за ним закроется дверь, будет отправлен в корзину. Несколькими месяцами раньше он непременно бы настоял, чтобы почтовая служащая по всей форме зарегистрировала его жалобу в соответствующих документах. Но, упав духом, он предпочел отступить.