Когда бы мы ни встречались с Робертом, чтобы обсудить наследство моего деда, он настойчиво подчеркивал то, что исполняет его волю: дед хотел, чтобы нам ничего не досталось. При этом, когда речь заходила об их собственной выгоде, четверо оставшихся детей Трампов не терзались угрызениями совести при совершении того единственного, чего меньше всего хотел бы мой дед: когда Дональд высказался в пользу продажи, сопротивления ему никто не оказал.
В 2004 году большую часть империи, которую мой дед строил более семи десятилетий, продали пакетом Руби Шрону за 705,6 миллиона долларов. Банки, финансировавшие эту покупку, оценили это имущество почти в 1 миллиард долларов, то есть одним махом мой дядя Дональд, великий мастер сделок, лишился почти 300 миллионов долларов.
Продажа всей недвижимости целиком была стратегической катастрофой. Самым разумным было бы сохранить
Они могли бы также продавать здания и комплексы по отдельности. Это существенно увеличило бы цену продажи, но потребовало бы времени. Дональд, которому дышали в спину кредиторы из Атлантик-Сити, ждать не хотел. Кроме того, было бы практически невозможно держать новости о многочисленных сделках в секрете. Нужно было продать все разом – как можно быстрее и с минимумом огласки.
В этом плане они преуспели. Наверное, эта продажа оказалась единственной из сделок Дональда, не получившей освещения в прессе. Какие бы возражения ни имелись у Мэриэнн, Элизабет и Роберта, они держали их при себе. Даже Мэриэнн, будучи почти на десять лет старше, умнее и образованнее, чем средний сын Трампов, в этом вопросе ему подчинилась. «Дональд всегда все делает по-своему», – сказала она. Не говоря уже о том, что ждать никто из них не отважился бы; все они знали, где зарыты скелеты, поскольку вместе закопали их в
С этой сделки каждый из них получил приблизительно по 170 миллионов долларов. Но для Дональда этого было недостаточно. Как, может быть, и для них всех. Им всегда и всего было недостаточно.
Когда в сентябре 2018 года, меньше чем за месяц до публикации статьи, я навестила Мэриэнн, она упомянула, что с ней пытался связаться Дэвид Барстоу. Мой кузен Дэвид, разыскавший старого бухгалтера моего деда Джека Митника (которому в то время было за девяносто) в доме престарелых где-то во Флориде, считал, что, должно быть, тот и является источником обличительных материалов в СМИ. Мэриэнн от этой идеи отмахнулась и предположила, что речь в статье пойдет всего лишь о скандале 1990 года, связанном с дополнением к завещанию. Если она действительно поговорила с Барстоу, то наверняка понимала, насколько глубоко они залезли –
Я снова встретилась с Мэриэнн вскоре после выхода статьи. Она все отрицала. В конце концов, она же обычная «девушка». Когда перед ней лежала требующая ее подписи бумага, она просто подписывала ее, не задавая вопросов. «В статье говорится о событиях шестидесятилетней давности. Ты же понимаешь, что это было до того, как я стала судьей», – сказала она, как будто бы и само расследование тоже закончилось шестьдесят лет тому назад. Казалось, что негативные последствия статьи ее совершенно не волнуют. Хотя судом и было предпринято расследование обстоятельств ее предполагаемых проступков, чтобы прекратить его, нужно было всего лишь уйти в отставку. Что она и сделала, тем самым сохранив за собой пенсию в размере 200 000 долларов в год.
А тогда она перенесла свои подозрения с немощного старика Джека Митника на своего двоюродного брата Джона Уолтера (сына Элизабет, сестры деда), который скончался в январе того же года. Меня поразила легкость, с которой Мэриэнн пришла к этому заключению. Джон работал с дедом многие десятилетия, извлекал огромную пользу из благосостояния своего дяди, принимал самое активное участие в