Слишком много колдунов

И не успел, шталбычь, денунциант прочесть «Отче наш, закрой нам двери от соблазна» хотя бы раз, как понял, значит, что на обвиняемой-то – грех. Ну и…

– Вшё, – сказал Ленуй.

– С ней больше никого не было? – впервые подал голос господин Бэда.

– Нет! Нет!

– Хорошо.

Встал нотариус Жерар.

– Ленуй Жаркози, – сказал он величественно, – отвечай, не донес ли ты по злой воле, из ненависти к кому-либо или по злобе и не скрыл ли ты чего из чувства расположения к обвиняемой.

Ленуй быстро-быстро замотал головой.

– Нет. Нет.

Жерар сел и посмотрел на Жакоба, едва заметно пожав плечами. Процедура была окончена, надо было переходить к освидетельствованию.

– Объявляется начало освидетельствования. – Судья Инститорис дал знак столбовым, стоявшим по разные стороны от обвиняемой, те одновременно и одинаково кивнули. Остальные стражники, стоявшие по углам зала, даже не шевельнулись. Правый столбовой, постарше, коротко оглядел ведьму. Уши, нос и прочие части тела были очевидно на месте. Он наклонился вперёд и посмотрел на пальцы рук – их тоже было в достатке, по пять на каждой руке. После этого он жестом приказал второму стащить с неё обувь – два стоптанных башмака, почти не видных под колодками, скрывавшими её ноги. Страж помоложе, не особо церемонясь, присел, дёрнул и сорвал башмак, явив взгляду светлую кожу с грязной ступнёй. Лия, до сих пор не издавшая ни звука, промычала что-то сквозь кляп.

– Всё на месте, – угрожающе произнесла матушка Исиль. Культя, которой заканчивалась её левая рука сразу ниже локтя, будто нацелилась на ведьму. Воздух на станции сгустился.

– Следующую, – сказала матушка Элиз.

В полной тишине стражник стащил и второй башмак.

Матушка Исиль завыла. Зрители заволновались.

– Ааааа! Грех! Грех!

– Грех! Грех! – подхватила матушка Элиз, стуча протезом по полу, а за нею заорали и все остальные свидетели жюри, и Ленуй, и столбовые, и тоннельные, и лючные стражники, и даже Жерар, казалось, шевелит губами безмолвно: грех. Грех.

Судья Жакоб Инститорис незаметно сглотнул. Это был главный момент его жизни, исполнение его предназначения, вершина его пути, который он начал девять лет назад, когда ещё юнцом в Верхнем Кале смотрел с чердака на жирный дым, поднимавшийся из-за крыш вдалеке, с центральной площади, где очищали ведьм; именно там, на площади, ныне погребённой подо льдом Господним, начиналась их новая, чистая жизнь. В тот день его нашла мать, надрала уши и отправила в подвал.

Судья встал; крики праведниц смолкли.

– Грех Лии Гаран, – возвестил он, – восемнадцати лет, засвидетельствован Высоким жюри Французской стороны Путей Господних.

Нотариус Жерар произнёс вкрадчиво, не вставая:

– Желает ли пособница диаволов, грешница Лия, попросить помилования и очищения? Суд примет во внимание искренность раскаяния, а также отслужит дополнительный молебен за спасение твоей души.

– Желает, конечно, ещё как желает, – пропела матушка Элиз. – Жить-то, оно всем охота. Лучше уж мизинец, чем целиком.

– Ну расскажи нам, деточка, – сказала матушка Исиль. – Небось твоя сестрица, гореть ей вечно в аду, смутила твой детский разум, а? Дескать, эти старухи из ума выжили, и ноги-руки себе и другим поотрезали, а? А вы такие умные, мы не будем очищаться, мы проживем всю жизнь красивые, а?

– И ладно бы – целую ногу или руку, но ведь один пальчик! – закричала матушка Элиз. – Разве мы требуем, чтоб все были праведниками? Нет!

– Моли о помиловании, дура! – крикнула матушка Исиль. – Диаволам нет места в наших душах и нашем городе! и не должно быть места нигде, кроме ада! только очищение спасет нас от порождений сатаны!

– Моли!

Жакоб Инститорис смотрел на беснующихся старух и думал: если происки сатаны страшны простому люду, то гнев Божий, наверное, должен быть ещё страшнее. Для этого и нужны праведницы. Некоторые бурчат, что целых две – это, конечно, многовато. Но правильно говорится в комментариях: подобное побеждают подобным. Английскую сторону, говорят, совсем захватили ведьмы; сестрица этой, кстати, там и заправляет, Суаль Гаран… А у нас тут женщин нехватка.

Лия, грешница, пособница диаволов, повернула голову. Её лицо было грязным, а слезы, казалось, навсегда прожгли себе дорожку по щекам, но взгляд был твёрд. Она чётко, ясно и совершенно недвусмысленно покачала головой.

Нет. Помилования она не желает.

– Хорошо ли ты подумала, дитя моё? – таким же вкрадчивым тоном спросил Жерар. – Не играет ли тобою дьявол? Покайся! – Нотариус воздел руки. – Очисти своё тело…

– …а душу очистит Господь! – пролаяли праведницы. Снова эхо убежало в две стороны – в тоннель, по малым залам, и к выходу наружу, наверх.

Девушка опять покачала головой.

Нет.

– Занесите в протокол, – стараясь звучать равнодушно, произнес судья Инститорис. – Грешница Лия Гаран от очищения отказалась, покаяние не приняла. Дата и время.

– Дата и время, – эхом отозвался нотариус Жерар.

Стало тихо.

Судья кивнул стражникам. Какую-то долю секунды поколебавшись, они шагнули к Лии Гаран. Ведьма закрыла глаза и обмякла.

Всё.