Слишком много кошмаров

– Что?! – переспросил Джуффин.

Он явно не верил своим ушам и вид имел совершенно обескураженный. Похоже, все эти годы шеф Тайного Сыска меня идеализировал. Спасибо ему за это.

– Это яркий пример того, что сэр Мигумалла Бракс в своём знаменитом трактате «Заметки о природе злодейства» называл «катастрофическим мышлением», – спокойно заметил Шурф. – Обладатель катастрофического мышления не только склонен преувеличивать всякую возникшую проблему, возводя её до масштабов катастрофы, но и убеждён, что всякая катастрофа может быть исправлена другой, превосходящей её по масштабу. Классический пример – лечение насморка путём отсечения головы. Наибольшая сложность заключается в том, что формально носитель катастрофического мышления прав: после отсечения головы насморк действительно прекращается, причём гораздо быстрей, чем при любом другом способе лечения. Поэтому переубедить его чрезвычайно сложно.

В точку. Вот уж кто не идеализировал меня никогда.

– Очень хорошо, – сказал я. – Больше всего на свете я боялся, что вы оба со мной согласитесь. Скажете спокойно: «Ну да, разумеется. Не будет Дворца Ста Чудес, не будет и проблемы. Ты молодец». Не знаю, как бы я это пережил.

– В следующий раз, когда в твою голову придёт подобная идея, сразу бегом ко мне, – посоветовал Джуффин. – Я в своё время даже Лойсо Пондохве объяснил, что уничтожать Мир – далеко не единственный способ его немного улучшить. И для тебя как-нибудь найду аргументы.

– С Лойсо, кстати, гораздо проще было договориться, – возразил Шурф. – Потому что он всё-таки в первую очередь думал о собственных интересах, а уже потом – обо всём остальном. Сэр Макс, к сожалению, бескорыстен. И это страшнее всего.

– Да ладно тебе, – невольно улыбнулся я. – Тоже мне нашёл самый страшный страх. Главное, чтобы теперь тебе не начали сниться кошмары. Как ты сидишь в тёмной-тёмной комнате, за окном стонут огненнозадые демоны, пришедшие поглотить наш Мир, и тут, в придачу ко всем бедам, появляюсь ужасный я. И с утробным воем отдаю тебе последнюю рубашку. В смысле скабу; неважно. Главное, что совершенно бескорыстно её отдаю.

– Если при этом будут присутствовать демоны, тогда ещё ничего, – хладнокровно парировал Шурф. – Главное наедине с тобой в этот момент не оказаться.

– Спасибо, друг. Рад, что ты ценишь меня по достоинству. Однако вынужден тебя разочаровать: долго сосуществовать с идеей разрушения Дворца Ста Чудес я всё-таки не смог. И тогда придумал гораздо менее драматичный выход. Запасы Кель-круальшата я уже уничтожил. Дело за малым – проверить, не осталось ли у них ещё, а потом запретить его производство. И проследить за строителями, чтобы не вздумали нарушить запрет на свой страх и риск. Если приманки не будет, сновидцы больше не полезут во дворец, и всё станет как раньше…

– А вот это очень разумно, – кивнул Джуффин. – Я сам как раз собирался предложить. Рад, что ты обошёлся собственными силами. А что нервы нам предварительно помотал – так ты без спектакля не можешь, я понимаю.

– Да могу я без спектакля; другое дело, что тебе же первому надоест. Но штука даже не в этом. Мою первую идею надо было озвучить хотя бы затем, чтобы сказать: мне кажется, что вторая ненамного лучше.

– Это ещё почему? – возмутился Джуффин.

А Шурф уставился на меня с интересом исследователя. Дескать, чего ещё интересного я пока о тебе не знаю?

– Да всё ты знаешь, – сказал я. Почему-то вслух. И добавил: – Просто ты не был в Куманском павильоне. А я был.

– И что?

– Это невероятно круто. Ничего подобного в жизни не испытывал – я имею в виду, наваждений такого уровня достоверности и такой глубины погружения с одновременным сохранением знания о себе. Это настоящее искусство, я бы сказал, идеальное. Каким оно должно быть.

– Предположим, – нетерпеливо перебил меня Джуффин. – И что с того?

– Я уже говорил, по словам Малдо, для достижения этого эффекта требуется, помимо всего прочего, Кель-круальшат. Если я правильно понял, этот порошок воздействует на бодрствующих людей, заставляя их быть более внимательными и сосредоточенными.

– Думаешь, это так важно? – спросил Шурф.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Можно подождать, пока Малдо проснётся, и спросить его. Только что бы он ни сказал, разгребать последствия запрета придётся именно ему. Найдёт он другой способ зачаровать зрителей или нет – время покажет. Если не найдёт, скорее всего, потеряет интерес к своей затее. Может быть, бросит свой волшебный дворец и займётся чем-то другим, а может быть, уговорит себя схалтурить; публика, впрочем, всё равно будет довольна. В Ехо любят развлечения. Но дело-то не в публике. Совсем не в ней.

– А в чём?

– В самом искусстве, конечно. В том, чтобы оно было. Чтобы буквально из ничего вдруг возникло нечто созданное человеческой волей и воображением, прекрасное и невозможное, никогда не существовавшее прежде. Мне кажется, это так же важно, как когда-то было важно сохранить этот Мир. Хотя, конечно, совершенно несопоставимый масштаб. Но для меня – вполне сопоставимый, вот в чём штука.