Друппи, будучи существом бессловесным, зато оптимистическим и любвеобильным, восхищённо мотал ушами в ответ на всё, что мы говорили, и время от времени предпринимал попытки лизнуть в нос всех присутствующих, включая сэра Шурфа. Строго говоря, даже начиная с него. Ума не приложу, как у него хватило духу. Лично я бы ни за что не решился.
Зато Дримарондо от души наслаждался переговорами. В смысле мотал нам нервы. Битых полчаса пространно рассуждал, как важно иметь собственный дом, куда можно вернуться, если в гостях что-то пойдёт не так. Потом печально посетовал, что его лучший друг испытывает необъяснимую привязанность к своему формальному владельцу – то есть ко мне. И с этой его слабостью приходится считаться, ничего не поделаешь. Наконец Дримарондо неохотно признал, что из Мохнатого Дома гораздо проще добираться в Университет: десятиминутная пробежка, и ты на месте. А с окраины Левобережья приходилось стартовать часа за три до начала лекции, и всё равно не удавалось избежать опозданий, очень уж много соблазнов встречалось на пути.
Вспомнив о соблазнах Левобережной жизни, Дримарондо снова пригорюнился, но уже было ясно, чем всё закончится. И точно: как следует, поморочив нам головы, пёс снисходительно объявил, что готов пожертвовать своей территориальной независимостью ради дружбы и работы, поскольку это – наивысшие ценности для всякого разумного существа.
И ведь не поспоришь.
– Но у меня есть два условия, – сказал мне Дримарондо. – Если ты не готов их принять, я не смогу остаться в твоём доме на правах постоянного жильца.
– Какие? – обречённо спросил я.
Даже не знаю, что ожидал услышать в ответ. Но заранее приготовился к худшему. Например, от меня потребуют возвращаться домой не позже полуночи. Или, скажем, тратить на подвижные игры с собаками не меньше трёх часов в сутки. Или, чего доброго, прекратить ежедневно принимать ванную, уничтожающую все принесённые с собой с улицы интересные запахи, которые заменяют собакам свежие выпуски газет и приключенческие романы – одновременно.
– Во-первых, мне совершенно необходим собственный кабинет, – объявил Дримарондо. – В гостиной обычно слишком шумно, чтобы готовиться к лекциям. В прихожей темно, в погребе сыро, что вредно для книг. А в кухне слишком много соблазнительных ароматов, отвлекающих от работы. И вообще для мыслителя вроде меня важно всегда иметь возможность запереться на ключ и ощутить леденящее одиночество. Я слышал, что оно чрезвычайно полезно для умственной деятельности.
– Безусловно, – согласился я, чуть не расплакавшись от облегчения. – Ничего полезней леденящего одиночества и выдумать невозможно. Сам бы с утра до вечера его ощущал, да кто ж мне даст. Но тебе помочь несложно, в доме много свободных комнат, выбирай любую. И прости, что сам тебе это не предложил. Просто не догадался. А что за второе условие?
– Пообещай мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станешь декламировать в моём присутствии стихи Аландо Муртизая.
– Что?! – изумлённо переспросил я. – Какой ещё Аландо Муртизай?
– Это тот редкий случай, когда незнание предмета делает тебе честь, – мрачно ответствовал Дримарондо. – Буду счастлив, если ты избавишь меня от скорбной обязанности тебя просвещать.
– Аландо Муртизай – угуландский поэт времён конца правления династии вурдалаков Клакков, – вмешался Шурф, большой любитель скорбных обязанностей. – Автор, интересный, скажем так, скорее для формирования объективного представления о литературной ситуации соответствующей эпохи, чем сам по себе. Однако Дримарондо невзлюбил его по иной причине. Он считает, что творчество Аландо Муртизая оскорбительно для собак. И наносит непоправимый ущерб их репутации.
– Это как?!
– В стихотворениях сэра Муртизая нередко встречаются такие неприемлемые с точки зрения Дримарондо образы как «смердящий старый пёс», «вонь пёсьей пасти», «бессмысленный собачий вой» и даже «бродячих псов безрадостная слу…»
– Хватит! – перебил его Дримарондо. – Это совершенно невыносимо!
– Извини. Зато теперь сэр Макс знает, что стихи, от чтения которых ты просишь воздержаться, совершенно не в его вкусе. И ему будет гораздо легче выполнить данное тебе обещание.
– Ты мог бы прочитать ему эти мерзкие стишки наедине, – сердито возразил Дримарондо.
– Ночью, при свете полной луны, – вставила Меламори. – Чтобы усилить чарующее воздействие бессмертных строк.
– По возможности, хотелось бы избежать такого несчастья, – сказал я.
До сих пор не понимаю, почему они так смеялись. Даже Дримарондо разинул пасть и вывалил язык, а балбес Друппи прыгал вокруг нас, восторженно мотая ушами; впрочем, для него это вполне обычное поведение.
…Примерно так пролетело ещё три дюжины дней.
Я не хочу сказать, что всё это время мы проторчали в гостиной, обсуждая аренду собачьего дома и угуландскую поэзию эпохи правления Клакков. Для этого мы недостаточно усидчивы. Но в целом, именно так и проходили мои дни: в необременительных домашних хлопотах и дружеской болтовне.