Слишком много поваров

— И еще какая, — Толман сильнее наклонился вперед. — Послушайте, Вульф, я, конечно, окружной прокурор и все такое, и мне надо делать карьеру, и я прекрасно понимаю, чего стоит добиться успеха в таком громком деле. Но если вы думаете, что я с радостью вцепился в Беррэна, то вы ошибаетесь. Мне… — Он помолчал и начал снова. — Мне это не доставило ни малейшего удовольствия. По некоторым причинам это было самое трудное решение в моей жизни. У меня к вам непростой вопрос. Допустим, что следующие факты неопровержимо доказаны. Во-первых, Беррэн собственноручно проставил семь ошибочных ответов на подписанном им листке. Во-вторых, когда он пробовал соусы, и блюда, и карточки стояли в том же порядке, что и для остальных участников. В-третьих, найти что-либо, опровергающее эти факты, не представляется возможным. И в-четвертых, вы присягнули на должность окружного прокурора. Предъявили бы вы Беррэну обвинение в убийстве?

— Я бы подал в отставку.

Толман всплеснул руками:

— Но почему?

— Потому что я видел выражение лица мистера Беррэна и слышал голос сразу после того, как он вышел тогда из банкетного зала.

— Да, но я-то его не видел. Если бы вы были на моем месте, приняли бы вы ваши слова и суждения о его лице и голосе?

— Нет.

— Известно ли вам что-либо, что могло бы объяснить его семь ошибок?

— Нет.

— Известно ли вам что-либо в дополнение к тому, что вы уже рассказали, что могло бы доказать его невиновность?

— Нет.

— Ну что ж, — Толман откинулся назад, недовольно посмотрел на меня, что было совершенно несправедливо с его стороны, и снова перевел взгляд на Вульфа. Он нервно подвигал челюстью, потом, заметив это за собой, крепко сжал губы. Затем он снова заговорил:

— Честно сказать, я надеялся, что вы что-нибудь знаете. Со слов Гудвина я думал, что у вас найдется объяснение всему этому. Вы говорите, что на моем месте ушли бы в отставку, но какая от этого, к черту, польза…

Я не дослушал. Планам Вульфа провести этот день в тишине и спокойствии не суждено было сбыться. Раздался громкий и продолжительный стук в дверь. Открывая, я рассчитывал в свете последних событий снова увидеть двух гостей из Нью-Йорка, но на пороге стояло трио совершенно другого сорта: Луи Серван, Вукчич и Констанца Беррэн.

Вукчич сразу перешел к делу:

— Нам нужно поговорить с мистером Вульфом.

Я пригласил их внутрь и показал на свою комнату.

— Подождите минутку. Он беседует с мистером Барри Толманом.

Констанца отшатнулась и ударилась о стену. По выражению ее лица можно было подумать, будто я заявил, что мои карманы набиты жабами и гадюками. Она потянулась к ручке входной двери, но Вукчич перехватил ее руку.

— Да не волнуйтесь вы так, — успокоительно сказал я. — Разве мог мистер Вульф отказать такому приятному молодому человеку в желании поплакаться ему в жилетку? Пройдите сюда, да, и вы тоже…

Дверь в комнату Вульфа отворилась, и появился Толман. В полутемной прихожей он не сразу разглядел присутствующих, но когда он увидел ее, у него перехватило дыхание. Он устремил на нее зачарованный взгляд, страшно побледнел и трижды попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Нельзя было сказать, что его потерянный вид принес ей хоть какое-то удовлетворение, потому что, по всей видимости, она его просто-напросто не заметила. Она взглянула на меня и сказала, что, наверное, теперь мистер Вульф сможет их принять. Вукчич взял ее под руку, и Толман посторонился, словно в тумане. Он перекинулся парой слов с Серваном, вышел, и я закрыл за ним дверь.

Новоприбывшие не обрадовали Вульфа, но и не рассердили его. Он принял мисс Беррэн без энтузиазма, но с подчеркнутой вежливостью, и извинился перед Вукчичем и Серваном за свое сегодняшнее отсутствие в «Покахонтасе». Серван уверил его в ненужности извинений, а Вукчич сел, запустил пятерню в свою нечесаную гриву и проворчал, что, мол, как же досадно, что это случилось во время встречи Пятнадцати мэтров. Вульф осведомился, отменят ли запланированные мероприятия, и Серван отрицательно покачал головой. Нет, сказал он, встреча продолжится по плану, но сердце его разбито. Много лет он мечтал о том времени, когда ему выпадет честь стать главой Пятнадцати и принять у себя коллег. Эта встреча должна была стать вершиной его карьеры, усладой его старости, и случившееся нанесло ему ужасный удар. Но нет, все будет продолжено по плану. Нынче вечером он как глава общества и принимающая сторона прочтет речь о Les Mystères du Goût, над которой он работал два года. Завтра в полдень будут избраны новые члены общества на замену покойным, теперь, увы, уже четверым, а в четверг вечером будет заслушана речь Вульфа, Contributions Américaines à la Haute Cuisine. Но какое несчастье, какой удар по содружеству.

— Но, мистер Серван, разве можно приступать к еде в таком унынии, — возразил Вульф. — Раз уж благодушие недостижимо, то не лучше ли открыто выразить враждебность? Враждебность к виновному в произошедшем.

— Вы имеете в виду Беррэна? — удивился Серван.

— Боже упаси, нет, конечно. Я сказал «к виновному». Не думаю, что это Беррэн.