Слишком много счастья

Не могла любить так, как Анюта любила Жаклара – эгоистичного, грубого, неверного, ненавистного, но все-таки бесконечно дорогого.

Господи, какие уродливые и докучные мысли лезут в голову, только дай им волю.

Она закрывает глаза и сразу видит его – Владимира. Он сидит напротив нее в вагоне. Нет, это не Владимир. Это доктор с Борнгольма. Нет, это только ее воспоминание о докторе с Борнгольма, назойливом и встревоженном, пытающемся столь странным способом вмешаться в ее жизнь.

Но вот и подошло время – было уже за полночь – покинуть навсегда этот поезд. Они подъехали к границе. Хельсингёр. Пограничная территория, скажем так. Настоящая граница, должно быть, расположена где-то посредине пролива Каттегат.

Здесь – пересадка на последний паром, и он уже ждет пассажиров. Выглядит большим и гостеприимным, сияет множеством огней. Подбегает носильщик, подносит ее сумки, благодарит за датские монеты, которые она ему сует, и спешит дальше. Софья показывает служащему парома свой билет, тот отвечает по-шведски. Заверяет ее, что паром будет на том берегу как раз вовремя, чтобы пассажиры успели пересесть на стокгольмский поезд. Ей не придется сидеть до утра в зале ожидания.

– Спасибо. Я словно вернулась в цивилизованный мир, – отвечает она ему.

Он смотрит на нее с опаской. Голос у нее хриплый, хотя кофе чуть-чуть помог. Это потому, что он швед, соображает она. У шведов не обязательно все время улыбаться или отпускать комплименты. Они вежливы, но совсем иначе.

Море штормит, но морской болезни она не чувствует. Вспоминает про таблетку, но теперь это не нужно. Похоже, тут топят: некоторые пассажиры снимают верхнюю одежду. А ее по-прежнему бьет озноб. Может, это и к лучшему: с дрожью выходит холод, накопившийся в ее теле за время поездки по Дании. Надо вытрясти его полностью.

Поезд на Стокгольм действительно ждет, как и обещано, в оживленном порту Хельсинборга – города большего по размерам и более шумного, чем его кузен с похожим именем на том берегу. Шведы пусть и не улыбаются, но сведения дают всегда верные. Носильщик поднимает ее чемоданы и ждет, пока она найдет в кошельке монеты. Софья достает щедрую пригоршню и кладет ему в руку. Это датские монеты, они ей больше не нужны.

Да, датские. Носильщик возвращает их и говорит по-шведски: «Не пойдет».

– Это все, что у меня есть! – вскрикивает она, поняв сразу две вещи. Во-первых, горло стало гораздо лучше. Во-вторых, шведских денег у нее нет.

Носильщик ставит ее багаж на землю и уходит.

Французские, немецкие, датские. Шведские она забыла.

Поезд выпускает пар, пассажиры заходят в вагоны, а она все стоит, не зная, что делать. Самой ей чемоданы не дотащить. А если не дотащить, то они тут так и останутся.

Софья хватает их за ремни и ручки как попало и несется вперед. Бежит, пошатываясь и задыхаясь, с болью в груди и под мышками. Чемоданы бьют по ногам. Надо взобраться по ступенькам. Если остановиться и отдышаться, то поезд уйдет. Она пытается вскарабкаться наверх, срывается. Со слезами на глазах умоляет подождать.

Поезд ждет. Появляется кондуктор, чтобы закрыть дверь, хватает ее за руку, потом подхватывает ее вещи и втаскивает все на площадку.

Спасенная, она тут же заходится в кашле. Кашляет так, словно хочет избавиться от чего-то, застрявшего в груди. От застрявшей там боли. От боли в груди и тесноты в горле. Однако надо идти за кондуктором в свое купе. В промежутках между приступами кашля Софья торжествующе улыбается. Кондуктор заглядывает в одно купе – там уже кто-то сидит – и проводит ее дальше, в пустое.

– Спасибо большое, – сияя, говорит она ему. – Помогли взобраться, я бы сама не смогла. Представляете, какая досада – не оказалось денег. Шведских. Какие угодно были, а шведских не было. Пришлось бежать. Никогда не думала, что я смогу…

Он просит ее сесть и поберечь горло. Сам уходит куда-то и возвращается со стаканом воды. Софья пьет и вдруг вспоминает про таблетку, которую ей дал доктор. С последним глотком воды проглатывает и ее. Кашель утихает.

– Больше так не делайте, – говорит кондуктор. – У вас грудь так и ходит. Вниз-вверх.

Шведы очень откровенны. Но в то же время сдержанны и пунктуальны.

– Погодите, одну секундочку, – говорит она.

Надо еще о чем-то спросить. Может, в тот ли поезд она села?

– Погодите секундочку. Вы не слышали… Про оспу! Вы не слышали про эпидемию оспы в Копенгагене?

– Нет, сударыня, не слышал, – отвечает кондуктор.

Сухо, но вежливо кивнув, он выходит из купе.

– Спасибо! Спасибо! – кричит она ему вслед.

Софья ни разу в жизни не была пьяна. Если она принимала какое-нибудь лекарство, способное затуманить сознание, то всегда засыпала раньше, чем это случалось. Поэтому ей было не с чем сравнить то совершенно исключительное ощущение – полное изменение восприятия, – которое, как морская волна, накрывало ее теперь. Сначала она чувствовала только облегчение. Чудесное, хотя и глупое ощущение, что ей повезло: успела на поезд и сама дотащила свой багаж. Потом преодолела и страшный приступ кашля, и жуткое сердцебиение, и даже горло перестало беспокоить.