Слишком много счастья

В то время отцов новорожденных еще не пускали ни в то ярко освещенное, словно театральный зал, помещение, где являлись на свет дети, ни в палату, где лежали, сдерживая стоны или, напротив, заходясь от криков, роженицы. Мужья видели своих жен уже вымытыми, в полном сознании, прикрытыми пастельного цвета одеялами, – кто-то из женщин лежал в общей палате, другие – в палате на двоих или в отдельной. Моей матери выделили отдельную палату: это соответствовало ее положению в обществе, но дело было еще и во мне.

Не знаю, когда именно отец пришел к маме – до или после того, как впервые увидел меня через окно комнаты для новорожденных. Скорее всего, после: едва заслышав его шаги за дверью, мама поняла, что он сердит, но поначалу не могла взять в толк почему. Ведь она же родила ему сына, а этого, как считается, хотят все мужчины.

Вот что он сказал (по крайней мере так мне передавала мама):

– Это что за кусок ливерной колбасы?

И еще добавил:

– Ты что, собралась нести это домой?

Половина моего лица была и остается нормальной. И тело выглядело совершенно нормальным, от ножек до плеч. Рост – пятьдесят три сантиметра, вес – три килограмма восемьсот граммов. Здоровенький младенец, светлокожий, ну, может быть, еще чересчур красный после недавнего путешествия, – впрочем, все прошло без каких-либо осложнений.

Родимое пятно было не красным, а лиловым. Темно-лиловым в младенчестве и раннем детстве. С годами оно посветлело, но неприметным так и не стало. Это пятно – первое, что вы заметите, если столкнетесь со мной лицом к лицу. А если сначала зайдете с левой, чистой, стороны, то потом вас ждет шок. Пятно выглядит так, словно кто-то плеснул мне в лицо виноградным соком или краской, плеснул как следует, от души, так, что вся жидкость осталась на лице и только отдельными капельками стекает по шее. Оно захватило правое веко, но дальше удачно обогнуло нос.

«Зато на этом фоне белок глаза смотрится чудесно» – вот одна из совершенно дурацких, хотя и простительных фраз, которые говорила мать, надеясь, что это повысит мою самооценку. И странное дело, я ей почти верил.

Отец, разумеется, не смог воспрепятствовать моему появлению дома. А дальше уже одно мое присутствие вызвало страшный раздор в отношениях между родителями. Хотя, по правде говоря, мне трудно представить, что между ними когда-то не было разлада или хотя бы недопонимания.

Отец был сыном человека простого, малообразованного, который, разбогатев, приобрел сначала кожевенную мастерскую, а потом перчаточную фабрику. В течение двадцатого века благополучие семьи постепенно сходило на нет, но сохранялся большой дом, а при нем – кухарка и садовник. Отец поступил в университет, стал членом одного из студенческих братств. В молодости он, что называется, хорошо погулял, а потом, когда фабрика окончательно разорилась, занялся страховым бизнесом. В нашем городке он был известен и даже популярен, как и раньше в университете. Отличный игрок в гольф, превосходный яхтсмен. (Я не сказал, что мы жили на скалах над озером Гурон, в старом викторианском доме с окнами на закат, построенном моим дедушкой.)

Отец постоянно выражал к чему-нибудь ненависть или презрение. Впрочем, эти два чувства жили в нем нераздельно. Он ненавидел и презирал определенные виды продуктов, марки автомобилей, музыку, манеру говорить и одеваться, комедийных актеров на радио, а потом телеведущих, и это не считая рас и классов, которые в те годы было принято ненавидеть и презирать, пусть и не так сильно. Свои суждения отец высказывал в основном дома, но вряд ли в его окружении кто-то думал иначе. От своих товарищей по яхтенному спорту или старых приятелей из студенческого братства он отличался только особой горячностью, которая затрудняла общение, но в то же время у многих вызывала восторг.

«Любит резать правду-матку» – так про него говорили.

И разумеется, жалкое создание вроде меня оскорбляло его самолюбие всякий раз, когда он входил в собственный дом. Завтракал отец в одиночестве, а на обед домой вовсе не являлся. Мама утром и днем ела со мной, ужинать начинала тоже со мной, но затем поднималась к нему. Потом, как я понимаю, у них произошла ссора по этому поводу, и тогда мама стала по вечерам просто сидеть рядом со мной, глядя, как я ем, а ужинала с ним.

В общем, я никак не способствовал прочному и счастливому браку.