Слишком много счастья

– А с лицом у тебя непорядок, – снова обратилась Роксана к мистеру Крозье. – Кто тебя брил и когда это было?

– Вчера, – ответил он. – Я сам побрился, как смог.

– Так я и думала, – сказала Роксана и обратилась ко мне: – Когда принесешь ей воды, будь добра, вскипяти еще для меня. Попробую побрить его как следует.

Вот так Роксана получила дополнительную работу – раз в неделю, после сеанса массажа. В тот первый день она успокоила мистера Крозье:

– Я тебя не буду молотить, как нашу дурашку Дороти, – ты ведь слышал, наверное, как я ее обрабатываю? Я, до того как заняться массажем, работала медсестрой. Ну хорошо, помощницей медсестры, скажем так. Из тех, знаешь, которые делают за сестер всю работу, а те их только гоняют. Во всяком случае, я знаю, как сделать больным удобно.

«Нашу дурашку Дороти»? Мистер Крозье при этих словах усмехнулся. Но самое странное было то, что старая миссис Крозье тоже усмехнулась – и только.

Побрила его Роксана ловко и проворно. Потом промыла губкой его лицо, шею, торс, руки. Вытащила и заменила простыни, каким-то образом ухитрившись не потревожить больного. Взбила и переложила подушки. И все это она делала, треща без умолку, поддразнивая его и болтая всякую чушь.

– Дороти, ты все время врешь. Ты мне сказала, что у тебя там наверху больной, а я кого тут вижу? Где больной? Нет тут никакого больного!

– А кто же я тогда, по-вашему? – спросил мистер Крозье.

– Выздоравливающий, я бы сказала. То есть не то что завтра вскочишь и побежишь. Я же не дура, понимаю: надо полежать в кроватке. Но все равно, ты – выздоравливающий. Потому что больные той болезнью, которой ты якобы болен, так не выглядят.

Мне такое заигрывание показалось оскорбительным. Выглядел мистер Крозье ужасно. Рослый мужчина, у которого ребра торчали, как у голодающего, а кожа была как у ощипанного цыпленка, – это было видно, когда Роксана его обтирала. Голова совсем облысела и держалась на шее, как у глубокого старика. Я, когда дежурила в его комнате, всякий раз старалась на него по возможности не смотреть. И не потому, что он был слаб и уродлив. А потому, что он умирал. Это вызывало во мне высокое, торжественное чувство, которое не зависело ни от чего внешнего, – оно осталось бы таким же, если бы он был красив, как ангел. Я ощущала атмосферу смерти в этом доме, густеющую по мере приближения к его комнате. И он был средоточием всего, как у католиков облатка{64}, которую держат в коробочке столь важной, что ее называют дарохранительницей. Он был отмечен свыше и отделен от людей, а теперь эта Роксана вторгалась на его территорию со своими шуточками, развязностью и представлениями о том, как надо развлекать больных.

Спросила, например, есть ли в доме игра, называемая китайскими шашками.

Она завела разговор об этом уже во второе свое появление, после того, как поинтересовалась, что он делал целый день.

– Что-то читал. Спал.

Ну и как ему спится по ночам?

– Бывает, не могу заснуть. Просто лежу. Думаю. Читаю иногда.

– А жену твою это не беспокоит?

– Она спит в другой спальне.

– А… В общем, надо тебя развлечь.

– Вы хотите спеть и сплясать?

Я заметила, что старая миссис Крозье отвернулась, чтобы скрыть ухмылку.

– Ну-ну, не надо наглеть, – отозвалась Роксана. – А в картишки ты играешь?

– Ненавижу.

– Ну тогда… Нет ли у вас китайских шашек?

Вопрос Роксаны был адресован старой миссис Крозье. Та сначала сказала, что понятия не имеет, а потом предположила: может быть, в столовой, в ящике серванта?

Меня послали в столовую, и я вернулась с доской и банкой с фишками.

Роксана поставила доску прямо на ноги больному, и мы приступили к игре. Старая миссис Крозье заявила, что никогда не могла понять правил. (К моему удивлению, она проговорила это шутливым тоном.) Роксана иногда взвизгивала, делая ход, или же стонала, когда фишки противника перепрыгивали через ее собственные, но звуки издавала негромкие, чтобы не растревожить пациента. Резких жестов тоже не делала и шашки передвигала легко, как перышки. Я старалась поступать так же, поскольку в противном случае она грозно таращила на меня глаза. И при этом у нее на щеке не исчезала ямочка.

Я вспомнила, как молодая миссис Крозье говорила мне, когда отвозила домой, что ее муж не любит долгих разговоров. Они его выматывают, а когда он сильно устает, то становится раздражительным. Вот, подумала я, теперь самое время ему сделаться раздражительным. Заставили играть в дурацкую игру на смертном ложе. А у человека такая температура, что даже простыни горячие.

Однако Сильвия, похоже, ошибалась. Больной казался гораздо терпеливее, вежливее и обращался с низшими – а Роксана, несомненно, была для него низшей – мягко и сдержанно. Приходилось тратить на это силы, в то время как ему, наверное, больше всего хотелось тихо лежать, размышлять о своем жизненном пути и готовиться к будущему.

Роксана вытерла пот у него со лба и сказала:

– Ну-ну, не волнуйся. Ты еще не выиграл.

– Роксана, – произнес он. – Роксана. А вы знаете, кто носил это имя – Роксана?

Она хмыкнула, а я поспешила вмешаться. Не смогла сдержаться.

– Так звали жену Александра Великого!