Слишком много

— Хорошо, но я сомневаюсь, что ты достаточно храбрая, чтобы есть то, что я приготовлю. Мы оба наверняка окажемся в больнице. — Он жестом указал на шкафы. — Чувствуй себя как дома, но если ты готовишь, то я мою посуду.

— С этим я могу согласиться. Где твои ножи?

Он показывает налево, и после еще трех вопросов о мисках, кастрюлях и разделочных досках я мою овощи и начинаю нарезать их кубиками, пока Тео сидит за стойкой для завтрака и заваливает меня вопросами. За час, который уходит на приготовление еды, он заполняет пять страниц аккуратным почерком, прислушиваясь к каждому моему слову о греческой мифологии.

Он открывает еще две кружки пива, когда я начинаю подавать, и мои щеки вспыхивают от жара, когда я оглядываюсь по сторонам. Меня нельзя назвать аккуратной кухаркой. Некоторые женщины убирают по ходу дела, но не я. Я слишком нетерпелива и сосредоточена на готовке, чтобы мыть посуду. Миски, вилки, лопатки и сковородки захламляют столешницу. Уверена, на кухне Тео никогда не было так грязно.

— Пахнет потрясающе, — говорит Тео, наклоняя голову, чтобы вдохнуть еще, когда я ставлю перед ним тарелку с сувлакисом, греческим салатом, чипсами и соусом цацики. — Если на вкус это так же хорошо, как пахнет и выглядит… — Он откусывает от куриного шашлыка, вяло жует, и его глаза закатываются обратно в голову. Его грудь резко вздымается, и он издает протяжный стон.

— Вкусно? — спрашиваю я, сгорая от того, что этот низкий, удовлетворенный стон крутится у меня в голове, и я… Я не могу… Боже, я не могу мыслить здраво. Я набиваю рот салатом, приходя в себя от кайфа, абсолютно ошеломленная тем, что он может завести меня одним звуком.

— Вкусно? — бормочет он. — Где, черт возьми, ты научилась так готовить? Это восхитительно.

— Греки любят еду, Тео. Ты с трудом найдешь гречанку, которая не умеет готовить, а я училась в кулинарной школе, так что это помогло.

Я готовила для многих людей, но наблюдать за тем, как Тео расправляется с едой с блаженной, мальчишеской улыбкой, которая выглядит сексуально, но неуместна на мужчине его роста, — это так приятно. Сидеть с ним за столом, разговаривать, улыбаться и смеяться, пока Арес царапает мне ноги, выпрашивая объедки, — это очень близко к счастью.

Чувство, которое ускользало от меня почти два года.

— Это было чертовски вкусно. — Он отодвигает пустую тарелку в сторону, вытирая губы салфеткой. — Спасибо.

Как только я заканчиваю, он начинает убирать беспорядок, который я устроила. Я заворачиваю остатки еды в пакет на чистой тарелке, чтобы у него был готов обед на завтра, затем вытираю посуду и убираю ее в шкаф, пока Тео протирает столы и берет еще две кружки пива.

Арес спит в своей кровати, но когда мы переходим в гостиную, он навостряет уши. Он запрыгивает на диван, устраиваясь поудобнее у меня на коленях, а Тео открывает ноутбук и показывает мне графику для своей игры.

— Что скажешь? — Он устраивается рядом со мной, и пьянящий аромат его одеколона снова щекочет мне нос.

— Персефона выглядит потрясающе, как и Аид, но, не хочу тебя обидеть, Зевс с молнией выглядит древним. Он же бог грома, так почему бы не вдохновиться эквивалентом из поп-культуры?

— Ты имеешь в виду Тора?

Я беру блокнот и ручку с журнального столика и грубо набрасываю образ в своей голове — высокий, широкий мужчина с белыми волосами и бородой. Он излучает молнии из своих рук, а его глаза сверкают такой же суровой белизной.

Тео молчит, словно не желая меня беспокоить. Он чешет Ареса за ушами, его предплечье упирается в мое бедро. От его прикосновения все мое тело охватывает сильный жар. Слишком давно никто не прикасался ко мне так.

— Ты никогда не говорила, что ты художница, — жалуется он, когда я протягиваю ему блокнот. — А у тебя неплохой талант.

— Ты многого обо мне не знаешь. — Я поправляю щенка, прижимая его к груди. Как только я сниму собственное жилье, я тоже заведу собаку. — Вот так я представляю себе Зевса. Современное воплощение.

Он еще некоторое время изучает рисунок, прежде чем закрыть блокнот и положить его на приставной столик у дивана.

— Ты готовишь как профессионал, рисуешь и, очевидно, отлично ладишь с собаками. — Он показывает на резиновый мячик, в котором закончились лакомства и который занимал Ареса в течение часа, пока я готовила. — Что еще?

— Мы должны оставить это на другой день, — говорю я, глядя в окно, где солнце уже село, и быстро наступают сумерки. — Уже поздно.

Он проверяет время на своем мобильном. Несколько неотвеченных сообщений из, как я думаю, группового чата ждут на экране, но он не удосуживается их прочитать.

— Сейчас только девять часов. Давай, еще одно пиво, и я закажу тебе такси.

— Нет, спасибо, я пойду пешком.

— Я ни за что не позволю тебе идти пешком, Талия. До мотеля сколько? Четыре мили?

— Пять, вообще-то.

Его лицо вспыхивает от узнавания, и он чуть не подавился глотком пива.

— Только не говори мне, что ты ходишь в Кантри Клаб каждый гребаный день.

Я кусаю себя за щеку и тихонько хихикаю.

— Ладно, не буду.

— Ты ходишь пешком? — рычит он, и Арес поднимает голову, глядя на него яркими любопытными глазами. — Почему?