Слишком много

— Нет, не обязан, но я хочу. — Он протягивает мне чашку кофе и откидывается на шкафчики.

Атмосфера мгновенно меняется, и сороконожки с ледяными лапками пробираются вдоль моего позвоночника. Расстояние между нами заставляет меня готовиться к разговору, который я не должна вести ни с кем и к которому я неосознанно готовилась с того самого дня, как мы встретились.

Мое сердце бьется быстрее, а желудок завязывается в узлы — ненавижу это. Я никогда не хотела бы чувствовать себя неуверенно рядом с Тео, но страх не дает мне покоя. Мой разум уже настраивается на худший исход. Плотина, сдерживающая мои слезы, грозит прорваться, когда я сжимаю пальцами теплую чашку.

— Ты это все-таки сделала? — медленно спрашивает он, голос ровный, лицо решительное. — Ты убила своего мужа?

Я сглатываю комок в горле, чтобы освободить место для слов. Я никому не рассказывала о той ночи. Даже своему адвокату. Он был назначен судом, и у него не было выбора в этом вопросе. Если бы он мог отказаться представлять мои интересы, он бы кричал об этом с крыш.

— Василис был богом в Салониках задолго до своей политической карьеры. — Я начинаю, как и положено всем историям, с самого начала. — С двадцати лет он боролся за финансирование детских домов. Его изображали на страницах газет, когда он разносил детям груды игрушек и сладостей, улыбался и обнимал малышей за плечи.

Я помню свое восхищение этим человеком. Конечно, Тео не так представлял себе этот разговор, но если я хочу нарисовать картину, объяснить брак и обвинения в убийстве, я должна сделать это на своих условиях.

— Когда он решил сделать политическую карьеру, то победил на выборах мэра, набрав восемьдесят девять процентов голосов. Я была добровольцем в его избирательной команде.

— Талия, — просит Тео, стиснув зубы и сжав руки в кулаки. — Пожалуйста, просто… ответь на вопрос. Это ты его убила?

Я уже тысячу раз прокручивала в голове этот разговор, и это лучший сценарий, который я придумала.

— Мы встречались всего несколько недель, прежде чем он сделал мне предложение, — продолжаю я. — Через две недели мы поженились. Он любил меня и хотел иметь детей… столько, сколько я соглашусь. Я люблю детей, Тео. Я хотела стать мамой с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. — Я делаю глоток кофе, поглаживая браслет на запястье, слишком стыдясь смотреть ему в глаза. — Я была очарована его любовью. И по сей день мне кажется, что на меня было наложено сильное заклятие. Как будто я была ослеплена очевидным. — Я делаю глубокий вдох.

— Мы съехались, и он сразу же начал планировать свою президентскую кампанию, запираясь в своем кабинете до поздних вечеров. Это была единственная комната в доме, куда мне не разрешалось заходить, но он никогда не запирал дверь. Днем и ночью она стояла нараспашку. Это было его пространство, но в то утро… — Я тяжело сглатываю, мой голос срывается, и одинокая слеза прорывается сквозь плотину.

Это труднее, чем я могла себе представить. Я вспоминала тот день сотни раз, но думать о нем — совсем другое дело, чем говорить о нем. Совсем другое — поделиться секретом, рискуя жизнью. Я могу быть далеко от Греции, но мне негде спрятаться, если он решит меня найти.

Я глубоко и ровно вдыхаю, вытирая слезы, и мои руки дрожат, когда я снова обхватываю ими чашку.

— Я играла с нашим щенком, бросала ему мяч. Он убежал в кабинет, а я погналась за ним.

Каждое слово дается мне все труднее, и я все чаще делаю паузы, стараясь не сорваться, когда перед глазами мелькают образы, которые я никогда не хотела бы вспоминать.

Я бросаю случайный взгляд на Тео. Я не уверена, что вижу в его глазах, но, судя по тому, как он барабанит пальцами по нижней стороне прилавка, его терпение истощилось. Я уверена, что он хочет, чтобы я ответила на вопрос, но в то же время он держится за прилавок, словно пытаясь удержаться от того, чтобы подойти ближе и заключить меня в объятия.

— Я не слишком хорошо все спланировала, — шепчу я сквозь слезы, мое зрение расплывается. — Я знала одного дилера еще со школьных лет. Когда Василис вернулся домой в тот вечер, я подсыпала ему в стакан роути, а потом набрала ему ванну, пока он еще мог ходить.

Тео неловко переминается с ноги на ногу, краска исчезает с его лица. На каком-то уровне он знал ответ на свой вопрос еще до того, как задал его. Он должен был знать. Вчера вечером он сказал мне, что Нико нашел статьи о смерти Василиса, но не стал вдаваться в подробности и сказал, что мы поговорим утром. Наверняка он предвидел правду. Или, по крайней мере, предполагал ее.

Теперь он открывает рот, чтобы заговорить, но я еще не закончила рассказ. Если он перебьет меня, если я услышу в его голосе презрение, я больше не смогу вымолвить ни слова, а он должен знать, что именно произошло и почему.

— Это не так просто, как ты думаешь… перерезать кому-то вены, — шепчу я, захлебываясь слезами, но не вытираю их. Я позволяю им окрасить мои щеки и нос, а мои руки крепко сжимают чашку с кофе. — Это требует больше сил, чем ты ожидаешь. Особенно если использовать маленький кухонный нож.