Слишком поздно

— Ну же, Люси. Если мы не поторопимся, то опоздаем, а я не хочу объяснять миссис Кори, что её ведущее сопрано не появилась на репетиции хора, потому что её задержали после уроков.

— Это займет всего секунду. Пожалуйста.

Она медленно повернулась и посмотрела за мою спину.

— Я ничего не вижу. Теперь мы можем идти?

Я оглянулась. Она была права. Никого.

— Там стоял парень, — сказала я. — Я его видела.

— Это, наверное, какой-нибудь опоздавший, — грубо говорит она. — Может быть, учитель. Люси, ну серьезно, пошевеливайся давай!

Я кивнула головой, потому что опять не смогла произнести ни слова. Это был не опаздывающий учитель. Я знала этого человека.

Или, правильнее сказать, Джулия Ванн знала этого человека.

Глава 2

Я позволила Алейн практически бегом завести себя в здание школы. Мы проскользнули на наши места как раз тогда, когда в коридорах издал свой боевой клич последний звонок для опаздывающих.

— Ты в порядке? — спросила она, как только мы благополучно уселись.

Я смотрю на поверхность парты, представляющую собой имитацию под дерево и пытаюсь найти смысл в структуре её волокон.

— Ты выглядишь так, как будто проглотила ёрзающего щенка.

Это довольно странный способ сказать: «Люси, ты похожа на безумную». Должно быть, именно так я и выглядела. Я не могла увидеть того мужчину, только не здесь. Это всё. В конце концов, я схожу с ума.

Учитель начал проверять посещаемость, поэтому я показала на него и одними губами произнесла «не могу говорить сейчас». Алейн обеспокоенно посмотрела на меня, но затем всё же переключила свое внимание на преподавателя. Услышав «Блэк, Люси», я подняла руку, а потом сразу же ушла в себя.

Давным-давно, у меня был ёрзающий щенок. Нет, у Джулии Ван был ёрзающий щенок. Маленький и веселый комок шерсти, с розовым в стразах ошейником, и кличкой «ФЛАФФИ» на нём, выполненной большими округлыми буквами (Джулии было десять, так что расслабьтесь). Целых два месяца она любила этого пса как собственного ребёнка, или, лучше сказать, как по представлению десятилетней девочки нужно любить ребёнка. Но однажды, Джулия вышла во двор и обнаружила его — без шерсти, без хвоста, с вывернутыми наружу органами, — и Райана держащего нож.

Вам следует понять, что мы с братом родились рука об руку. В чреве матери, мы, образно говоря, переплетали свои пальцы. Мама c папой хотели естественных родов: никаких обезболивающих, опытная акушерка и надувной бассейн в гостиной. А в итоге им пришлось мчаться в больницу на кесарево сечение, потому что мы просто не хотели появляться на свет. Папа сказал, что мы не кричали, когда они достали нас и представили яркому, холодному, новому миру. Мы не кричали, пока они не разняли нас. Родители пытались заставить нас спать в разных колыбельках, по разные стороны своей кроватки, но быстро поняли, что мы не будем этого делать, не чувствуя тепла другого под боком.

Именно поэтому я не стала вопить. Ну еще и потому, что Райан так посмотрел на меня, а потом на мою любимую собаку, что я поняла — то же самое легко может произойти и со мной. Я медленно отступала назад, извергая содержимое желудка, пока мама не высунула голову на шум.

Позже, когда я плакала, Райан убедил меня в том, что я навоображала себе тот взгляд, потому, что он мой близнец, моя вторая половинка и никогда бы не причинил мне вред. В конце концов, я была женской версией его. У нас были одни гены. Мы были связаны ещё до того, как родились. Мне пришлось прикусить язык, чтобы не сказать ему, что я очень отличалась от него. Тем не менее, я выступила в защиту Райана и сказала, что это была просто случайность, и всё было не так плохо, как выглядело. Поэтому вместо того, чтобы куда-нибудь отослать, родители заставили его раз в две недели посещать психолога Атласа Спенса. Доктор постоянно носил мятый костюм и хипстерские очки, которые совершенно не вязались с его серьезным видом. Никогда, за все те месяцы, что его посещал Райан, а потом в течение нескольких недель перед тем, как моя семья покинула Элктон, он не появлялся без этих атрибутов.

После происшествия мы с родителями превратились в Медуз Горгон⁵ в современном обличии — никто не хотел на нас смотреть. Соседи, с которыми мы иногда ужинали и за чьими детьми я присматривала в их отсутствие, перестали стучать и звонить в дверь. Друзья, те, что продолжали ходить по земле, неожиданно перестали отвечать на звонки. Даже полиция, которая вроде бы должна нам сочувствовать, были бесцеремонны и предпочитали пялиться в свои записи, чем смотреть мне в глаза.

Доктор Спенс не был исключением. Неделю после стрельбы я проревела завернувшись в одеяла, а потом родители вызвали его на дом, проводили меня и «хорошего» доктора в гостиную и закрыли за нами дверь. Я заняла кресло, поэтому доктор Спенс вынужден был устроиться на диване. Я не собиралась быть одной из тех, кто ложиться, зевает, а потом как на духу выкладывает все свои секреты.