Слишком сильный

Несколько ребят самого разного возраста разыгрывали какую-то пьесу, которую они вроде бы тут же и сочиняли, потому что, когда к трем спорящим подбежал четвертый, выскочивший из толпы и что-то крикнул, это оказалось очень кстати, все захлопали и захохотали. Дуся у меня в сумке билась и колотилась, тоже рвалась в бой, поэтому я тоже стал проталкиваться к участникам спектакля; хотя и не слышал, о чем там речь, но был уверен, что Дуся разберется и не подкачает, во всяком случае не ударит в грязь лицом. Но пробиться туда было не так легко: путь мне все время преграждали то цепочка пляшущих, то девушка на ходулях в платье до земли. Потом я наткнулся и сгоряча чуть не споткнулся о длинную бамбуковую трубу. Один конец трубы уходил в какой-то ящик, — видимо, для резонанса; на другом конце, довольно далеко, сидело длинноволосое существо, то ли парень, то ли девушка. Существо дуло в трубу, и из ящика доносилось густое, низкое и, главное, непрерывное гудение. Некоторое время я подождал, когда это существо выдохнется, но так и не дождался, перешагнул трубу и полез дальше. Тут путь мне перерезали несколько юных мастеров брейк-данса — кто крутился на колене, кто на собственном загривке. Им аккомпанировали две девушки, разрисованные как панки, но что-то знакомое почудилось в них. А, это они вчера, одетые чинно-благородно, пилили скрипичную классику на респектабельных Елисейских полях, а сейчас они с упоением шпарили на скрипках брейк. Брейк на скрипках — это что-то новенькое!

— Бон жур! — Я замахал им рукой.

— Бон жур! — Они помахали мне в ответ. Впрочем, они вряд ли запомнили меня вчера, но это неважно — тут все со всеми были знакомы. Наконец я пробился в пьесу. Трое из ребят-актеров (или не актеров?) страстно отговаривали четвертого не топиться, причем каждый придумывал свое: один говорил, что вода грязная и холодная; второй кричал, что на том свете так же, как и здесь, только некуда уже уйти; третий говорил, что скоро появится прекрасная девушка и все печали горемыки улетучатся без следа.

«Гениально! — подумал я. — То, что нужно! В самый раз!» Дуся выскочила из чемодана и бросилась к горемыке.

— Мой дорогой! — завопила она. — А вот и я!

Горемыка изобразил на лице отчаяние и ужас и стал кругами убегать от нее.

Толпа свистела, радостно гоготала.

— Не надо, не надо! — оборачиваясь кричал он. — Я согласен жить, только оставь меня в покое.

Потом я услышал какой-то звон — монеты зазвенели по камням. Гонорар! Я стал прятать упирающуюся Дусю в чемодан, чтобы ее не захватила жажда наживы.

Двое актеров стали, кланяясь, собирать монеты, а двое поклонились и скрылись в толпе; они действительно оказались совершенно посторонними — просто ребяткам захотелось порезвиться.

Главный — парень со шрамом на брови — протянул мне горсть денег.

— Ну что ты, зачем? — Мне даже стало жарко от стыда. — Мне не надо!

— Не надо? Почему? — громко воскликнул второй.

Вокруг нас снова стали останавливаться зеваки. Я чувствовал, что начинается новая интермедия, — теперь уже не с Дусей, а со мной.

— Мне не нужны деньги! Я так! — стараясь говорить как можно тише, ответил я.

— Ты нам нравишься! — воскликнул главный. — Мы как раз собираемся с гастролями вокруг света! Поедем с нами!

— Вокруг света? Надо подумать! До завтра!

Я рванул в сторону. Тут я снова увидел моих знакомых девчонок, ползающих по камням и собирающих монетки.

— Девчонки! — воскликнул я (по-французски это было «мадемуазельс»). — Пойдем вместе ужинать! Я угощаю!

Действительно, у меня оставалось еще почти сто пятьдесят франков, а тут такие отличные девчонки на коленях собирают какие-то сантимы!

— О! — радостно воскликнули они. — А куда? В ресторан «Максим»?

Я ответил, что ресторан «Максим» мне, наверное, не потянуть, а если что-нибудь попроще, то пожалуйста. Мы ринулись через толпу. По дороге мы оживленно болтали (я подумал, что, вернувшись, сам смогу преподавать французский!). Девчонки рассказали, что закончили восемь классов лицея (после восьми лет учебы у них уже выбирают жизненный путь — как, впрочем, и у нас). Теперь они учились в музыкальном училище при консерватории, мечтали играть в оркестре «Гранд-опера» — главном парижском театре.

— Но и брейк вы отлично играете! — сказал я.

— О! Благодарим вас! Вы так добры!

Это был редкий случай, — пожалуй, что первый в моей жизни, — когда панковская раскраска не уродовала людей, а даже вроде как украшала. Ясное дело, что завтра на занятиях они будут выглядеть как подобает. Мы подошли к заведению, над которым было написано по-английски «Мак-Дональдс». Я вспомнил, что еще в Ленинграде, рассказывая про Париж, Данилыч говорил мне, что такие «мак-дональдсы», завезенные из Америки, — самые дешевые и самые быстрые закусочные, — там готовят одно только блюдо, так называемый гамбургер — горячий бутерброд с бифштексом внутри. Впрочем, одно дело — слышать, совсем другое — попробовать самому. Мы вошли в уютное помещение. Под потолком с тихим позваниванием медленно вращалась абстрактная скульптура. Мы встали в небольшую очередь.