Слишком взрослая жизнь

Но если по городу зимой ещё можно более-менее сносно бегать голышом, то вот по лесу… удовольствие не из приятных. На моём пути постоянно попадались густые кустарники, и их тонкие ветви больно хлестали по телу. Через пять минут такого бега грудь и живот покрылись кровоподтёками, стопы были больно иссечены – я бежал, почти не глядя под ноги, и натыкался горящими от холода ступнями на мелкие сучки, скрывающиеся под сугробами. Пришлось поневоле перейти на шаг. Становилось всё холоднее, немилосердный ветер дул в лицо, а босые ноги, казалось, касались не снега, а горящих углей. Тело единственным доступным способом сопротивлялось холоду: его температура возрастала. Но долго я так выдержать не мог. Идти становилось всё больнее, я стиснул зубы и терпел. Через минуту такой ходьбы по спине поползли холодные мурашки, но я упрямо шёл, даже не зная толком, куда именно.

Выдержал я примерно ещё минут пятнадцать. А потом я споткнулся о выступающий корень дерева и обессиленно упал. Последнее, что я видел, закрывая глаза – свои иссечённые и кровоточащие ноги. Но я всё равно добился своего. Смог сбежать из ужасного мира и не стал идиотом…

Милен и Ярослава. Из ноосферы «Райского сада»

Тревога набрасывала покрывало тьмы на душу Милена. Он безостановочно бродил по широкой горнице. В углу тихо потрескивал камин; Ярослава с беспокойством поглядывала на сына, пытаясь определить, что же именно терзает его душу. Наконец женщина поняла, в чём дело, и с заботой произнесла:

– Милен, ты переживаешь из-за того человека, что так и не дошёл до нас?

– Конечно, я беспокоюсь. Ведь на вид ему уже почти двадцать пять лет, но он разумнее остальных. Так неужели и он обречён на безумие?

– Увы, видимо, да. Ты прекрасно знаешь, что мы с тобой единственные сохранившие чистый ум, и вокруг только города и исорги, разрушающие разум, убивающие душу…

– Нет, я не могу так просто смириться с этим! Неужели мы ничего не можем сделать?

– Сынок, ты прекрасно знаешь: сколько ни пытались – ничего не получалось. Теперь этого мужчину контролирует исорг, и мы не можем с ним сражаться. Энергия нашего сада мирная, она не предназначена для боёв, даже во имя справедливости.

– Точно! Мама, точно! – Милен застыл на месте, озарённый мыслью. – Энергия сада мирная, но! Разве ей не захочется освободить солнечную энергию, пленённой птицей томящуюся в панелях, что установлены на домах? О боги, как же я раньше не подумал об этом! Ведь мы можем отключить электричество во всём городе, и тогда многие люди получат шанс сбежать!

– Милен, погоди, мы не знаем, к каким последствиями приведёт высвобождение энергии из солнечных панелей…

– Но надо хотя бы попытаться! Не можем же мы всю жизнь просидеть тут, бездействуя!

– Тогда делай, раз решил. Только не забудь об осторожности, – Ярослава улыбнулась, глядя на сына, в очередной раз обогнавшего её своей скоростью мысли. Женщина подумала о том, что стареет, а теперь более молодой и гибкий ум её сына способен решать задачи, и ранее ей не подвластные. Но что-то в душе Ярославы предостерегало против столь поспешных действий, и вскоре выяснилось, что мудрость прожитых лет столь же важна и нужна, как и быстро мыслящий ум.

Сын вышел во двор – в тонкой рубахе, просторных светлых штанах до голени, босой, не страшащийся снега и мороза – и обратился душой к энергии сада. Та отозвалась сразу, уловив желанье Милена и, ощутив страдания заключённой в панелях пленницы-сестры – силы солнечных лучей, рванулась в город, чтобы освободить её. Но энергия эта слишком долго томилась в неволе, забыв о том, как разгоняла мрак, развеивала тьму тонким лучом, пробуждала природу от ночного сна. Здесь солнце словно теряло часть себя, пропадая в ловушке панелей, установленных на домах.

Через неуловимое мгновение Милен пошатнулся и чуть не упал, почувствовав, с какой силой столкнулись две энергии. Да, побеждала живая сила сада, но, как последствие этой борьбы с омертвевшей энергией-рабыней, дома в городе загорались; некоторые солнечные панели взрывались, другие просто обесточивали здание, искря и создавая угрозу пожара. Паникующие, ничего не понимающие люди выбегали из домов в лёгкой, наспех накинутой одежде, забыв о морозной зиме, пытаясь вырваться из огненного ада, воцарившегося вокруг. Но гораздо больше оказалось тех, кто погибал в пламени.

Крупные слёзы катились по лицу Милена, видевшего всё это «птичьим» зрением с высоты – подручные вороны парили над городом, чтобы снизиться и привести хотя бы кого-то из выживших к саду. Но остальные сгорали заживо; всюду искрило, горело, кое-где от жара таял снег…

Ярослава поддерживала сына, как могла, но и она не могла не пожалеть всех несчастных, что погибали сейчас в городе. Страдала и энергия сада; ощутив боль и горе сотен смертей, она метнулась обратно, чтобы больше никогда не возвращаться в город.