Слива любви

Марко тяжело вздохнул, помрачнел и растерянно поплелся следом за тележкой, объясняя каждому встречному:

– Джузеппе решил скинуть со скалы свой контрабас.

– Нам жаль, Джузеппе!

– Как же так, дон Дженаро?

«Похороны» контрабаса собрали полгорода. Люди стояли на краю обрыва, уговаривая музыканта остановиться, но Джузеппе был решителен.

Под лай дворовых собак и девичьи вздохи футляр полетел вниз.

* * *

Миновала неделя.

На фоне мрачного и молчаливого Джузеппе жена его напоминала буйную позднюю весну, с солнцем и блудом.

Довольная собой, похожая на капризного ребенка, получившего всё желаемое разом, Мария обращалась к мужу со всепрощающей улыбкой, полной любви и нежности, а тот, напротив, поглядывал на супругу сконфуженно, неодобрительно, перебарывая в себе обиду.

Его одолела предательская слабость, тело не слушалось гудящей головы. Едва он принимал сидячее положение, как в руках начиналась непривычная дрожь: подушечки пальцев покалывало, а сами пальцы перебирали воздух, как будто ласкали струны.

Заметив это, Мария, жаждущая ласк, предложила мужу помузицировать на ней и дать своей творческой душе полную волю, заверив любимого, что более благодарного инструмента, чем её тело, у него никогда не было и не будет, однако, попробовав, сеньор Дженаро еще больше погрустнел и признался, что это совершенно не то, что было у него с контрабасом – ни по ощущению, ни по звуку.

Мария на мужа разозлилась, а затем и обиделась. Джузеппе же впал в состояние, сравнимое с ужасом: ему начало казаться, что его ладони существуют отдельно и ему более не принадлежат. Он подозревал, что они отправились следом за скрипкой в сад Ромео и теперь устраивают для соседа концерты, а может быть, они вступили в сговор с разумом и намекают на то, что хозяин совершил ошибку: избавившись от дела своей жизни, предал самого себя.

Едва сеньор Дженаро закрывал глаза, ему чудился контрабас. Подобного с ним не случалось даже во времена, когда его пылкий разум целиком и полностью занимала любовь.

В своих мечтах он подходил к инструменту и сперва поглаживал его, а потом, обнимая сзади, начинал играть.

Все его сны напоминали концерты: ночи одинокого музицирования сменялись шумными представлениями, на которых Джузеппе выступал перед восторженной толпой, но среди слушателей он так и не смог разглядеть Марию.

Уже неделю бедный сеньор Дженаро таился от жены, опасаясь, что она заметит его несобранность или, того хуже, назовет душевно нездоровым. Хотя он и сам понимал, что оснований к этому более чем достаточно.

Вслед за снами Дженаро одолел страх: ему начало казаться, что еще чуть-чуть, и он разучится держать смычок, а затем понимать ноты. Его пальцы стали непослушными, немыми; он с трудом сгибал их, чтобы взять чашку или бритву, а читая, предпочитал класть книгу на стол.

Промаявшись семь дней, потеряв в весе и прибавив в возрасте, он не выдержал, признал служение контрабасу своей судьбой и заспешил к Ромео за исцелением.

– Ромео, – зашептал ему Джузеппе, – нельзя ли мне хоть немного поиграть? Я буду играть тихо, никто ничего не услышит и не разгадает нашего обмана! Даже если кто-то услышит музыку, то будет думать, что на крыше магистрата собрались скрипачи…

– Отчего же нельзя? Конечно! Твой контрабас в саду донны Креоле! У Анджелы огромный сад, там никто ничего не услышит. Отправляйся к ней прямо сейчас, пока Мария укладывает дочерей.

Со всех ног бросился Джузеппе в сад к донне Креоле.

Перебравшись через изгородь, он заметался по саду.

– О, – воскликнул сеньор Дженаро, обнаружив возле большого дуба свою огромную скрипку, – как же я скучал по тебе, мой милый друг… я больше никогда тебя не оставлю!

…Он уселся на поваленное дерево и, обняв такой родной деревянный остов, начал гладить изгибы контрабаса и гладил их до тех пор, пока в руки не вернулось тепло, а пальцы из деревянных не стали вновь послушными и живыми.

С того дня каждый вечер Джузеппе спешил к донне Креоле. С утра и до сумерек он поглядывал на часы, прикидывая время до вечернего променада в музыкальный сад, где его ждали несколько часов самозабвенного растворения в музыке.

С самого первого дня Джузеппе казалось, что он там не один. Он убеждал себя, что в огромном саду, кроме маленьких белок и енотов, никого нет, но всё равно его не покидало странное ощущение, что кто-то слышит звуки его музыки.

Спустя несколько дней он заметил рядом с поваленным деревом удобный стул, а на следующий – обнаружил невысокий столик и графин с водой. Затем появились деревянный уступ для контрабаса, теплое покрывальце для него самого и бутылочка «Бардолино».

Оглядевшись, он обратил всё свое внимание на стоявший вдалеке хозяйский дом и развернул стул так, чтобы мелодия обрела путь.

Все следующие недели сеньор Дженаро понемногу придвигал стул ближе к дому. Он добрался до края зеленых веток, за которыми начиналась залитая светом площадка… и там остановился.

Каждый вечер он замечал, что на балконе особняка появляется женский силуэт и не пропадает всё время, пока продолжается его игра.