Сливки

– А я бы нет: у меня аллергия на кошачью шерсть. Голова, она хоть и маленькая, но все равно линяет. Я бы чихал на такую женщину, и у меня бы текли сопли беспрестанно из-за нее.

Женщины Сафронову вообще удаются на славу. Вот, например, еще студентом он познакомился с одной красивой девушкой, у которой был строгий папа. И Никас попросил у отца лица́ его дочери. (Нарисовать ее портрет, для непонятливых поясняю.) Папа у дочери был не простой, он привел молодого Никаса домой, и там Никас увидел целую кучу девушкиных портретов, написанных именитыми художниками того времени. «Похоже?» – спросил папа. «Нет», – честно ответил Никас. «Ну вот, – сказал папа. – Академики именитые и то не умеют рисовать. Где уж вам, студенту!..»

– А я когда вечером стал вспоминать ее лицо, – раскрывает тайны мастерства Сафронов, – то понял, что художники пытаются нарисовать ее уши, рот, а глаза не могут нарисовать, поэтому и непохоже получается. Глаза же основа портрета. И я понял, что у нее что-то происходит с глазами. У нее глаза прыгают! И я нарисовал ее с четырьмя глазами! И она сразу стала узнаваемой!

– И что сказал строгий папа?

– Они обиделись страшно! Психанули просто… На противоположной от «Четырехглазой» стенке висит портрет чернявого дядьки.

– Это Анзори. Наследник… ну, условный, конечно… покойного Отара Квантришвили, – спокойно пояснил Сафронов. – Наместник его. Квантришвили ушел, а этот взял бразды правления. Как же его фамилия-то?.. Ну неважно, все равно он сейчас поменял фамилию с грузинской на русскую… Анзори, кстати, не понравилось, что на портрете у него плечи узкие получились. Он даже разделся, чтобы показать мне, насколько он плечист.

– А почему портрет висит у тебя, а не у него?

– Ну, это вопрос денег…

– Ладно, не будем об интимном, не сошлись, так не сошлись… А Михалкова портрет почему здесь висит, а не у Михалкова? Да еще Михалков какой-то наполовину каменный…

– Это история необычная… В 1998 году к юбилею Алиева я написал его портрет и поехал вручать. А в то время в Баку был кинофестиваль, на котором присутствовал мой друг Пьер Ришар. Он обожает мое творчество, сам сказал. Он даже специально задержался на день в Баку, чтобы дождаться меня, – так хотел получить мой альбом, который я пообещал ему подарить…

Короче, после вручения портрета Алиеву президент поручил своему сыну Эльхаму развлечь гениального художника современности.

– Ну, приехали в хороший ресторан. И я попросил пригласить в ресторан Пьера Ришара. Эльхам позвонил куда-то, и ему сказали, что Ришар сейчас вместе с Михалковым, но, в принципе, его одного могут пригласить. Я говорю: пускай уж и Михалков приезжает. Они приехали. А на вечере стали чествовать меня. Поскольку вечер-то был мне посвящен. Тосты зазвучали один за другим – за гения, нарисовавшего Алиева… И вдруг я вижу, что Михалков начинает меня тайно ненавидеть. У нас до этого были нормальные отношения. А тут он сидит и кипит. Ну, я встал, начал мямлить, что я всего лишь хроник и пишу таких знаменитых людей современности, как Михалков. Смотрю, у Михалкова отлегло, он обмяк, стал танцевать. Но осадок, чувствую, остался. И чтобы исправить положение, я решил режиссера уважить – написать его портрет.

Надо сказать, позировать Никасу не нужно. Он настолько талантлив, что стоит ему раз увидеть человека, и он уже дальше может его портрет написать просто по фотографии! И вот, написав портрет Михалкова, Никас несколько раз договаривался с режиссером, чтобы отдать ему произведение искусства. Михалков несколько раз назначал время встречи, Никас честно приезжал, а Михалкова не оказывалось на месте. И вот однажды на Рождество в гостях у знакомых Сафронов столкнулся с Михалковым. Поскольку мастерская художника находилась рядом, он сходил туда да и принес портрет Михалкова.

Михалков встретил свое появление в виде портрета кисти великого художника недостаточно почтительно, как показалось великому художнику. Нет, режиссер, конечно, формально поблагодарил, даже чуть привстал из-за стола. Но тут же отвернулся к своему застольному собеседнику: «Так о чем бишь мы говорим?..» Показал кто есть кто – кто велик, а кто с портретом набивается.

– Я тут же ушел, – делится переживаниями Сафронов. – А на следующий день знакомые позвонили и сказали, что Михалков свой портрет не забрал. Я приехал, сам его забрал и закрыл эту историю.

Тот портрет Михалкова Никас уничтожать не стал, но в отместку нарисовал новый, на котором Михалков наполовину закаменелый.

– Может быть, со временем он у меня вообще весь каменный станет, – грозит художник.