Сливовое дерево

Кристина помчалась к дому. Когда она подбежала к открытой двери, ноги ее словно налились свинцом. Отец сидел в передней на полу, уронив голову на руки, и рыдал. Ома прислонилась к стене, мальчики прижались к ее вздымающейся груди, зарывшись лицами в складках блузки. Мутти стояла на коленях возле скрюченного тела Марии и плакала в голос. Лицо Марии было белым как полотно, тонкая шея вывернута, одна нога лежала на нижней ступени.

Сердце у Кристины похолодело. Она вошла в переднюю, пол под ней шатался, ужас жирным комком поселился в глотке. Она упала на колени возле сестры. «Nein! — кричал ее мозг. — Nein! Этого не может быть! Этого не может быть!» В голову ей пришла жуткая мысль: она наказана за то, что пыталась разрушить чью-то жизнь, за то, что взяла правосудие в свои руки, вынесла приговор Штефану. В ушах у нее звучали слова бабушки: «Бог все видит!» — «Я все исправлю! — мысленно воскликнула она. — Пусть Штефан делает что хочет! Я откажусь от своих слов!»

— Мария! — рыдала она. — Мария! Вставай!

Она взяла руку сестры в свои. Рука была мягкой и безжизненной. Кристина кричала, пока в горле не начало саднить, живот не свело, а вены на лбу не вздулись так, что чуть не лопались. Когда голос ее иссяк, она почувствовала вкус крови.

Любимая сестра Кристины лежала на плиточном полу, как брошенная тряпичная кукла, неестественно разбросав руки и ноги, красная кофта собралась под мышками. Белесые пушистые ресницы на закрытых веках были мокры от слез, под одной ноздрей застыла капля темно-бордовой крови. Кристина зажмурилась в надежде, что откроет глаза и ничего этого не увидит. Воспоминания резанули ее по сердцу: на следующий день после того, как в город приезжал бродячий цирк, Кристина вошла в кухню и застала пятилетнюю Марию возле печи с горящей щепкой над открытым ртом — она пыталась проглотить пламя, как пожиратель огня. Семилетняя Кристина застыла на пороге, в оцепенении упершись одной рукой в дверь и не зная, что делать. К счастью, в кухне вовремя появилась мутти и отобрала у девочки горящую щепку.

Даже тогда, будучи еще слишком маленькой, чтобы осознавать ужас смерти, Кристина со страхом думала, как станет жить, если что-то случится с ее младшей сестрой. Неделями после того случая она ходила за Марией по пятам, опасаясь, что та снова попробует глотать огонь, балансировать на канате или жонглировать ножами, и боялась, что опять не сможет защитить ее.

И вот настал день, когда именно так и случилось. Она открыла глаза и, почти не дыша, дотянулась до лица Марии, словно прикосновение могло разбить его, как стекло. Дрожащими пальцами она дотронулась до ее щеки. Кожа Марии была ледяной. Кристина застонала и упала на тело сестры. Ее затрясло, руки и ноги дергались, дыхание стало неровным. Один за другим, пока она не хватала следующий глоток воздуха, из ее горла вырывались отчаянные вопли, и каждый надсаживал душу. Потрясение сменилось чувством вины, и глыба льда сковала ее сердце.

— Прости меня! — выла Кристина. — Я не должна была оставлять тебя одну! Почему ты не послушала меня?

Мутти взглянула на Кристину глазами, похожими на кровоточащие раны.

— Что это значит? О чем ты говоришь?

Кристина подняла голову и, хотя ее сердце, казалось, разбито на тысячи кусков, смогла произнести:

— Она была беременна! И мне не удалось убедить ее, что все будет хорошо!

Мутти рывком прижала к себе тело Марии.

— Oh nein! — закричала она. — Nein!

Фатер, сдерживая рыдания, подошел к мутти, и они вместе стали убаюкивать Марию, ласкали тонкие бледные щеки своего погибшего ребенка. Этого Кристина вынести не могла. Она выскочила на крыльцо, и ее вытошнило на ступени, затем она привалилась к открытой двери, и в глазах у нее помутилось. Собрав последние силы, она сползла по ступеням и легла на дорожке, дрожа и желая потерять сознание. Но напрасно. Плач родителей доносился из дома в тихом утреннем воздухе, заглушая отдаленные звуки гимна, раздающиеся из церкви на противоположной стороне улицы, словно мертвые взывали из могил.

Долгие дни, последовавшие за похоронами Марии, были волглыми и жаркими, белое низкое небо заволок туман. По ночам Кристина то и дело просыпалась от грозы, с колотящимся сердцем и покрытым испариной лбом. Она отбрасывала одеяла и вскакивала с постели, готовая бежать, пока не понимала, что грохот и раскаты — это гром, а не бомбардировка. Тогда девушка с облегчением снова забиралась в кровать, расслаблялась и пыталась выровнять дыхание, но в следующее мгновение скорбное уныние овладевало всем ее существом.

Мария мертва.

В мозгу вспыхивали печальные картины: сестра лежит в гробу, родители плачут над открытой могилой. Затем Кристину охватывала горячая волна паники, и она не могла заснуть, вертелась в холодном поту до утра.