Сливовое дерево

Радио работало постоянно и беспрестанно трубило о военных действиях, но от Кристины и ее семьи эти события, казалось, были бесконечно далеки. Намеренно или нет, она не знала, но они редко говорили о происходящих событиях. В очередях за продуктами люди толковали о погоде, родственниках, предстоящих свадьбах и днях рождения — о чем угодно, кроме войны. Создавалось впечатление, что происходящее воодушевляло лишь дикторов радио. Кристина размышляла: не потому ли люди избегают говорить о войне, что их не прельщает перспектива прятаться в подвалах от бомб и снарядов, сыплющихся им на головы?

В апреле она решила прогуляться на другой конец города, чтобы пройти мимо дома Исаака и узнать, живет ли там еще семья Бауэрманов. Дойдя до их особняка, она ускорила шаг и остановилась на противоположной стороне улицы, глядя вперед, как будто всегда жила в этом районе и направляется куда-то по важному делу. Она обошла квартал три раза, осторожно посматривая в окна знакомого дома, пока сердце ее не заныло.

Когда-то роскошный дом стоял пустым и мрачным, портьеры были задернуты, в цветочных ящиках под окнами торчали лишь несколько чахлых виноградных лоз. В саду зацвела сирень, форзиция густо покрылась пышной желтой шапкой, но двор выглядел неухоженным — кусты неопрятные, фруктовые деревья нуждались в обрезке, а огород захватили репей и чертополох. Когда Кристина увидела запущенный сад, тяжелая грызущая пустота набухла в ее животе. Бауэрманы уехали.

Она еще раз обошла квартал, и сердце наконец забилось ровно, а колени перестали дрожать. Кристина перешла улицу, решив проверить калитку, ведущую в сад с Бримбахштрассе. И тут она увидела человека. Через изогнутые стволы тесного ряда фруктовых деревьев просматривалась темная мужская фигура, склоненная над грядкой. Сердце понеслось галопом.

Кристина остановилась, оглядела улицу и подошла ближе к подпорной стене, окружавшей владения Бауэрманов. Мужчина выпрямился и повернулся, уперев одну руку в поясницу, а другой забрасывая на плечо мешок. Это был герр Бауэрман, такой же серый и сморщенный, как картошка, которую он искал в твердой сухой земле. Его одежда была мятой и грязной, словно он неделями носил ее не снимая. Кристина вспомнила, что евреям запрещали пользоваться общественными прачечными, и представила, как бедная фрау Бауэрман пытается руками стирать белье, чего она никогда в жизни не делала.

Перелезть бы сейчас через низкую стену, броситься к фруктовым деревьям и спросить герра Бауэрмана, можно ли увидеть Исаака. Кристина прекрасно понимала, что таким образом подвергнет и себя, и Бауэрманов опасности. Однако страстное желание видеть Исаака затуманило ей разум, и девушке не трудно было убедить себя, что все сойдет благополучно. Всего на одну минуту, и потом, кто узнает? Есть ли закон, запрещающий здороваться? Она сжала зубы и наклонилась, притворяясь, что завязывает шнурки. Она колебалась. Что, если герр Бауэрман прогонит ее? Что, если Исаак откажется с ней встречаться? Но она все же должна попытаться. Кристина решилась. Она выпрямилась, готовая к действию. Но как раз в тот миг, когда она положила руки на каменную кладку, чтобы перемахнуть через стену, из-за угла, держась за руки, показалась улыбающаяся пара: блондинка в длинной шубке и мужчина в черной униформе СС. Кристина хватила ртом воздух и поспешила перейти на другую сторону улицы. По крайней мере теперь она знала, что Исаак все еще в городе.

Одиннадцатого мая газетные заголовки объявили: «Черчилль, главный подстрекатель войны, стал премьер-министром». В городе теперь продавали лишь две газеты — Völkischer Beobachter и антисемитское издание Der Stürmer — «Штурмовик». Отец Кристины покупал Völkischer Beobachter, поскольку это была единственная доступная газета, вторую же он не стал бы читать, даже если бы ее раздавали бесплатно. Кристина тоже не желала брать эту пачкотню в руки, но возмутительные заголовки лезли в глаза с каждой витрины.

В дождливый день в конце мая Кристина не находила себе места от беспросветной тоски и, не в силах сидеть дома, вышла на прогулку без зонта. В свежем воздухе чувствовался аромат белых и розовых лепестков цветущих фруктовых деревьев. Ее настроение уже стало улучшаться, когда она прошла мимо лавки зеленщика и заметила цитату, которую редактор Der Stürmer выделил жирным шрифтом: «Близится время, когда мы выроем международному преступнику Иуде могилу, из которой не будет воскрешения».

Надежда уступила место липкому страху, зашевелившемуся в животе. Девушка смотрела сквозь стекло и перечитывала эти слова. Дождь падал ей на лицо. Что это значит?

— Кристина! — окликнул ее кто-то.

Она вздрогнула и, обернувшись, увидела спешившую к ней Кати, ссутулившуюся, чтобы не намокнуть под потоками воды, стекавшей с черного зонта.

— Что ты тут делаешь? — прокричала она сквозь монотонный шум ливня.

— Я… — Кристина взглянула на свои влажные пустые руки. — Пошла за солью, а ее не оказалось.

Кати подошла ближе и подняла зонт над головой Кристины.