Сливовое дерево

Кристине хотелось подойти к лошади, присесть рядом и погладить теплую мускулистую шею, поговорить с ней и успокоить перед смертью. Но надо было уводить Генриха прочь от этого кровавого месива. Они свернули направо, обогнули тело фермера Клаузе и его умирающего коня, и тут Кристина остановилась. В нескольких метрах от них в буром поле лежала в растрепанном ворохе красных и черных перьев половина туловища петуха со свернутой набок головой.

На следующий вечер Кристина и ее мать сидели на полу родительской спальни, набросив на плечи одеяло, и готовились слушать радио Atlantiksender. Генрих и Карл не отходили от мамы ни на шаг. Сейчас они лежали на ее кровати, одетые в несколько слоев одежды, и поглядывали на мутти и Кристину сонными глазами.

Со вчерашнего дня Генрих не произнес ни слова, а нынешним вечером за ужином съел лишь кусочек ржаного хлеба. Когда накануне они вернулись домой, Кристина уверяла, что с ней все хорошо, и весь оставшийся день вела себя как ни в чем не бывало. После того что довелось увидеть, ей бы следовало свернуться клубочком рядом с Генрихом и плакать на руках у матери, пока не заснет. Но Генрих весь день проспал на диване, а она настояла на том, что возьмет на себя хозяйственные заботы: развесит стираное белье, выдернет в огороде последний лук-порей и приготовит обед — чтобы дать матери возможность посидеть рядом со старшим сыном. Девушка поражалась, с чего это у нее кружится голова: похоже, она испытывала эйфорию от одной лишь мысли о том, что они с братом уцелели. Это состояние, однако, вскоре прошло, и тогда Кристина дала волю чувствам и всю ночь рыдала в подушку.

Ранее в тот день гитлерюгенд предупредили о появлении тейффлегеров[56] — низко летающих вражеских самолетов, которые стреляют в мирных граждан. «Чтобы вас не подстрелили, — говорилось в инструкции, — нужно спрятаться и ни в коем случае не пытаться бежать». Кристине хотелось крикнуть юноше, принесшему листовку: «Что же вы молчали вчера? Может быть, четыре человека остались бы в живых. А я не взяла бы с собой младшего брата, и его глаза не превратились бы в глаза старика». Она показала инструкцию бабушке, дедушке, Марии и мутти, а потом сожгла ее в печи на кухне.

Теперь они сидели на полу маминой спальни и ждали, когда уснут мальчики. Кристина прошептала матери:

— А фрау Клаузе не даст тебе другого петуха?

— Может, и даст, но я пока не стану спрашивать. Сейчас она оплакивает мужа.

Кристина решила, что братья уснули, подползла к кровати и включила радио. Но Генрих вдруг сказал:

— А я думал, Vater сжег старый приемник.

Пальцы Кристины застыли на рукоятке настройки. Генрих свесился с кровати и смотрел на нее красными и не по возрасту безжизненными глазами. Мутти поднялась и села рядом с сыном, гладя его лоб.

— Он передумал, — объяснила она. — Но это тайна. Ни в коем случае нельзя никому об этом говорить. Тебе уже лучше?

— Вы слушаете вражеские голоса? — спросил Генрих. — Тех, кто вчера в нас стрелял?

Плечи мутти поникли, и она умоляюще взглянула на Кристину, теперь сидевшую на полу по-турецки.

— Мы просто хотим знать правду, — пришла на помощь Кристина. — Для этого нужно выслушать разные точки зрения.

— Вот почему в нас стреляют и бомбят город? — стал размышлять Генрих. — Враги думают, что мы неправы, но не знают нашей точки зрения?

— Приблизительно так, — кивнула Кристина. — Они хотят заставить Гитлера закончить войну.

— Потому что он заботится о нас? — спросил Генрих.

— Ну всё, — прервала разговор мутти, укрывая сына одеялами. — Ложись спать. Мы сделаем радио потише.

— Mutti, — не успокаивался Генрих. — А мы их тоже бомбим? Британцев и американцев?

Мутти немного помедлила с ответом и потом сказала:

— Не бери это в голову, Liebchen[57]. Засыпай. Я тебя в обиду не дам, — она продолжала нежно гладить лоб мальчика, пока он не уснул. Потом мать медленно встала, села на пол, прислонившись к стене, и глубоко вздохнула. — Как я могу что-нибудь ему объяснить, если и сама мало что понимаю?

Кристина пожала плечами, покачала головой и включила радио. Она накинула на плечи матери одеяло и, поглощенная своими мыслями, слушала передачу лишь вполуха.

— Гитлеру наплевать, что мы голодаем. С чего ему беспокоиться, что нас бомбят? — заметила она.

— Но сообщать об этом Генриху неразумно, — ответила мутти.

— Конечно. Однако это правда.

Вдруг глаза матери расширились, и она приложила палец к губам.

— Положение на Восточном фронте неутешительное, — говорил диктор. — У германских войск заканчиваются боеприпасы, им не хватает еды и медикаментов. По последним данным, Шестая армия окружена русскими под Сталинградом.