Слой

Слесаренко давным-давно понял, что любая война неэффективна, и всегда избегал конфликтов, ежели ситуация тому не препятствовала. И, надо признать, его покоробили настойчивость и чуть ли не приказной тон, которым бывший его коллега по горкому, а ныне президент «Промспецбанка» Бондарчук выразил пожелание иметь на своих счетах терехинские деньги. Виктор Александрович пытался было разговор замять, но Бондарчук сунул ему телефонную трубку и сказал: «Не понял — звони первому» (так они по сей день именовали в своём кругу бывшего горкомовского босса). Слесаренко никому звонить не стал — не забыл еще, кто такой первый и каково бывает тем, кто идет с ним не в ногу. Поэтому в тот же день к вечеру он сам зашел к Терехину и сказал, что есть мнение перевести деньги в «Промспецбанк». Терехин слегка побледнел, поинтересовался, чьё же это мнение. Слесаренко без обиняков сказал, чьё. Больше к этой теме не возвращались: Терехин в недавнем прошлом работал в райкоме и понимал, что к чему, когда «есть мнение».

— Дойдет, не дойдет — не важно, — сказал Виктор Александрович. — Ты давай сам не тяни с этим делом, а бумагу мы тебе пришлем.

— Но я все-таки хотел бы присутствовать, — с явным нажимом произнес Терехин.

— Тогда жди, — ответил Слесаренко и пошел в зал.

Поднимаясь по лесенке, а затем спускаясь наклонной

дорожкой вниз, к столу президиума, Виктор Александрович обратил внимание, как мало в зале народу — нет и трети тех, кто утром перекрывал улицу. Он и раньше догадывался, что на нынешних массовых сборищах в публике больше половины зевак, случайных прохожих и любителей поорать по любому поводу, и наконец убедился в этом воочию.

Мэр заметил его и кивнул на кресло рядом с собой. Когда Слесаренко прошел на сцену и занял указанное ему место, мэр подчеркнуто крепко пожал ему руку, вгляделся в лицо, покачал головой и сказал в микрофон:

— А сейчас, товарищи, Виктор Александрович Слесаренко, заместитель председателя городской Думы, чело

— век хорошо известный и уважаемый, принесет вам свои извинения за те… мм… неосторожные слова, которые он имел несчастье произнести публично… ээ… сорок пять минут назад.

Виктор Александрович опешил и замотал в недоумении головой.

— Вот видите, он извиняется, — твердым голосом сказал мэр. — Будем считать вопрос исчерпанным. Продолжим, товарищи. Кто хотел бы высказаться по содержанию четвертого пункта соглашения? Тут некоторые товарищи желают изменить формулировку: вместо «в первоочередном порядке» записать «в обязательном порядке». В принципе, я не против, можно и поменять, но тогда нам придется переголосовывать и пункт второй, а мы его уже приняли, товарищи, и под вашим же давлением, в вашей формулировке. Как же нам быть? Как избавиться от этого противоречия? Или примем пункт четвертый за основу и доверим согласительной комиссии его доработать? Все согласны?

«Да, — подумал Виктор Александрович, — у мэра мне еще учиться и учиться. Как он меня из героев в виноватые задвинул!».

Никакой обиды по этому поводу он не испытал — таковы были правила игры во власть, и Слесаренко их принимал без внутреннего кокетства, спокойно и осознанно. Не была для него секретом или неожиданностью и разворачивавшаяся сейчас на его глазах новая игра — «восстановление справедливости». Виктор Александрович прекрасно знал, что все эти соглашения, протоколы, согласительные комиссии и инициативные группы нужны только для того, чтобы похоронить в бюрократических изысках главное, за чем пришли эти люди: возврат денег. Никто из сидящих в президиуме и не собирался ничего «возвращать», так как покрытие убытков обманутых вкладчиков за счет городского бюджета явилось бы обманом и ограблением десятков тысяч других горожан-налогоплательщиков, которым хватило ума не поддаться на сладкое мычанье «МММ» или хвастливое карканье «Артона».

По-человечески Виктор Александрович жалел обманутых людей, особенно пожилых, и ненавидел наглых обормотов, их ограбивших: вот их бы он точно перестрелял без суда и следствия прямо на площади возле мэрии. И в то же время как взрослый человек, в силу профессии своей привыкший и научившийся анализировать мотивы людского поведения, он не мог сбросить со счетов обыкновенную человеческую жадность, жажду быстрой наживы. Семьсот обещанных процентов годовых! За что, позвольте спросить? И каким образом? Едва ли сидящие в зале старики и старухи задавали себе эти вопросы. Их всех, и молодых в том числе, поманила сладкая возможность получить в семь раз больше, чем они отдали, — получить, ничего не делая. Вывод жестокий, но объективный.

Конечно, совсем не давать денег было нельзя. Слесаренко догадывался, что произойдет дальше: город все-таки выделит какую-то минимальную сумму и отдаст ее на распределение инициативной группе, которая должна будет определить первоочередно нуждающихся и наверняка погрязнет в скандалах, жалобах и тайном желании удовлетворить не в последнюю очередь самих себя. Таким образом власти добьются искомой передышки, свалив вину за нерасторопность на самих вкладчиков.