Слой

— Ну зачем он опять лезет с черного хода, — неприязненно произнес Пустовалов. — Был же у них разговор с Мартынушкиным, ему сказали: представишь убедительный бизнес-план, тогда дадим гарантию. Кредит ведь возвращать придется, отрабатывать. Ну, купит он эти «Боинги», а кого на них возить станет? Колхозников? В Малайзию! Надо же все считать…

— Я понимаю, Иваныч, — сказал Лузгин проникновенным голосом, он это умел, — но прошу тебя о личном одолжении: допусти ты этого летчика-налетчика хотя бы на пять минут. Пусть его Юлианыч потом пинками из кабинета выгонит, мне насрать, но на прием запиши.

— А чего это ты за него так хлопочешь? — спросил мудрый змий Пустовалов.

— Да надо двух ветеранов на отдых отправить его самолетом. Обещал бесплатно.

— И всех делов? Да напишите вы от Союза журналистов письмо на Медведева, он ветеранскими делами занимается, оплатим билеты, какой разговор. И не суй ты голову свою в эти игры, Васильич, без тебя разберутся. Если, конечно, у тебя там других интересов нет.

— Какие интересы? — возмутился Лузгин.

— Успокойся, — примирительно сказал Пустовалов. — Когда дело на миллионы долларов, тут всякие интересы выплывают. Ты поосторожнее с просьбами, замараешься ненароком, Вова. Думай, за кого и о чем просить.

— Да нет у меня никаких таких интересов! — почти заорал в трубку Лузгин. — Тебе, Александр Иванович, одни гадости всюду мерещатся, креститься надо, понял?

— Работа такая, — беззлобно ответил Пустовалов. — Ладно, закончили. Звони Медведеву, он на месте. Как с передачей?

— Порядок. Ставим в программу.

— Ну, бывай…

Лузгин тут же позвонил начальнику управления делами Вячеславу Медведеву и решил свой вопрос в две минуты. Медведев дал слово помочь, если вдруг что, и с ОВИРом. Обрадованный Лузгин вознамерился тут же звонить Раисе Михайловне, но не смог вспомнить номер, а самое главное — забыл ее фамилию, и сидел сиднем у телефона, тупо уставившись на стену, пока не «догадался», что фамилия у нее такая же, как у сыновей. Он хлопнул себя ладонью по лбу: всё, батенька, уходим в глухую завязку; порылся в телефонном справочнике и нашел нужный номер. На всякий случай, для проверки, набрал его и, когда услышал голос тети Раисы, сразу нажал на рычаг, а потом связался с директоршей туристической фирмы, доложил, что все вопросы решены, и попросил её, чтобы сама позвонила старикам и чтобы начинали оформление документов.

Лузгин глянул на часы: было девять сорок. «Быстро работаешь, Вова!» — похвалил он себя и принялся разгуливать по пустой квартире. Жена работала с восьми, и Лузгин уже привык просыпаться в её отсутствие, привык к утреннему своему одиночеству, и когда по выходным он вдруг натыкался на жену, то удивлялся и даже вздрагивал, особенно если был с похмелья.

Самым тяжелым в эти утренние часы было найти себе применение. Чтение книг требовало определенного напряжения и внимания, что плохо получалось у Лузгина спросонъя. По телевизору транслировали ерунду, все домашние видеофильмы он пересмотрел, а новых не было. К тому же сегодняшняя ранняя удача с делом стариков привела Лузгина в бойцовское настроение, которое требовало или разрядки, или продолжения, что так или иначе было связано с выпивкой. Поэтому, послонявшись в пижаме по комнатам еще немного, Лузгин сказал себе: «Только пиво!» — и пошел переодеваться, посвистывая нечто блюзовое в лад настроению.

Он вызвал такси, позвонил в редакцию и дал указание всем говорить, что он на встрече с представителем президента Щербаковым: и звучит солидно, и проверять никто не станет. Но на всякий случай он звякнул Саше Новопашину, помощнику Щербакова, и попросил по-дружески «прикрыть» его, ежели будет искать студийное начальство: мол, где-то здесь бегает. Новопашин не удивился просьбе, но в ответ намекнул, что и в самом деле пора бы зайти, обговорить будущую передачу. Лузгин поклялся, что завтра заглянет.

В коммерческом ларьке на углу Минской и Котовского он купил четыре двухлитровые пластиковые бутыли темного английского пива «Монарх», кое-как уместил их в полиэтиленовом, тут же купленном, пакете и поволок на четвертый этаж соседней с ларьком «хрущёвки», где жил бывший студийный кинооператор Комиссаров.

Лузгин толкнул никогда не запиравшуюся дверь и вошел в маленькую прихожую, темную и грязную, с полу-ободранными обоями. В ноздри шибануло запахом жареного лука, мертвой табачной кислятиной. Не разуваясь, он прошел в комнату, стукнул об пол тяжелым пакетом.

В комнате спали двое. Незнакомый мужик лежал на панцирной кровати у стены, на голом, без белья, матрасе. Рядом, на полу, на расстеленном тонком одеяле скрючился хозяин, подтянув колени к подбородку, тяжело храпел с открытым ртом.

— А ну встать, едрит вашу мать! — вместо приветствия гаркнул Лузгин.

Спящие вздрогнули и заворочались, а из кухни испуганно выглянул еще один комиссаровский кореш, тоже бывший студийный кинооператор Толька Сатюков с большущим ножом в руке.

— Ну тебя на хер! — сказал Сатюков. — Я думал, милиция. Чуть, на хер, в окно не выпрыгнул.