Слой 3

Лузгин не пил спиртного за обедом, но по дороге к кассам завернул в соседний гастроном, где купил поллитровку обыкновенной водки. На сегодняшний вечерний рейс в Тюмень билетов для него – теперь, без брони, в общей очереди, конечно же, не было. Он взял на завтра, надо было сутки проболтаться – не возвращаться же в гостиницу, однако. Он неспешно побрел тем маршрутом, которым однажды бежал среди ночи с пельменями, и Лялиной не оказалось дома. Он сел на лавочку возле мусорных баков напротив подъезда, и когда знакомые кроссовки пересекли дворовое пространство белыми короткими стежками, он не окликнул и не помахал, сама заметила и подошла, и села рядом, слегка поморщившись на запах, и так сидела молча, с прямой спиной и гордой шеей. Лузгин сказал: «Пойдем?». Они пошли в подъезд, и на лестничной клетке Лузгин бросил вещи и обнял ее, она отстранялась и вздрагивала. Потом сидели в сумеречной кухне и пили водку без закуски, Лузгин беспрестанно курил и рассказывал ей про далекие школьные годы и добрых своих незабытых друзей, среди которых лучшим был Серега по кличке «Кротяра», спортсмен и бабник, а ныне русский бизнесмен Сергей Витальевич Кротов, сорока восьми с половиною лет, отец детей, сын матери и муж своей жены, скончавшийся днями от острой почечной недостаточности на борту круизного теплохода, стоявшего в бухте Стамбула.

– Я завтра улетаю, – сказал Лузгин.

– Лети, – сказала Анна.

– Я вернусь, – сказал Лузгин. – Сделаю все и вернусь.

Он не вернулся. Пришлось лететь в Одессу, платить поборы, вывозить и хоронить, и устраивать в больницу кротовскую маму с сердцем и серегину жену с припоехавшей крышей, и забирать к себе на время Митяя и Наташку, и ругаться в наташкиной школе по поводу неявки к началу занятий; он истратился и залез в долги, надо было срочно зарабатывать на жизнь и себе, и другим, да мало ли еще какие хлопоты могли упасть на голову не самому плохому человеку.