Сломанная игрушка

Давнишнее дело, типичный «висяк», когда подозреваемая растворилась в бескрайних просторах городских джунглей — и с огромной вероятностью там же и сгинула. И даже четкое видео с камеры слежения не смогло помочь найти убийцу…

Потому что та имела в Гигаполисе сотни, если не тысячи, двойников.

— Стив, можно Вас так называть? — спросил детектив, отозвав в сторонку владельца особняка.

— Конечно.

— Та розовая пони, Пинкамина?..

— Пинки Пай Агилар.

— Не важно. Так вот, я почти на сто процентов уверен, что это — беглый экземпляр, находящийся в розыске за убийство. Человека. Понимаете, о чем я?

— Проверьте метку.

— Я не сомневаюсь, что с регистрацией у нее все в порядке. Но вряд ли найдется в Гигаполисе еще одна розовая пони с таким характерным шрамом. Что Вам о ней известно? О ее прошлом?

У собеседника на лице промелькнуло такое выражение, будто у него мгновенно разболелись все зубы.

— Она неудачно упала, — наконец выдавил Стивен, — Мне даже пришлось восстанавливать глаз. Об этом есть запись в медкарте.

— Послушайте. И Вы, и я взрослые и умные люди. О Роке такого сказать не могу, но там песня отдельная. Так вот, Пинкамина Диана Пай Шмидт до сих пор в розыске. И во избежание новых жертв я вынужден буду применить…

Стивен Агилар взял Дика за отворот плаща и отвел подальше от играющих в пиньяту пони и людей. Посмотрел в глаза и тихо, но с вызовом проговорил:

— А теперь послушайте Вы, детектив. Эта пони — не убийца, а жертва. Она едва спаслась из лап твари, которую только по большому недоразумению именовали человеком. То, что я снял с рельс маглева, было комком из слез, крови и боли, не желающим жить. Даже после курса нанолечения и последующей реабилитации она приходила в себя год. Гребаный год, пока мы всем скопом пытались выцарапать добрейшую душу из бездны, куда ее загнали болью и страхом.

— Это она вам рассказала?

— Она рассказала мне такое, что у меня волосы дыбом встали. Поверьте, такое Пинки выдумать просто не в состоянии. Никакой сбой программы не способен породить подобный кошмар. Думаю, Вы прекрасно осведомлены, где у продукции Ваших работодателей пролегают границы воображения.

Дик Трейси вздохнул и сказал:

— Она убила человека. Перерезала горло. Вы хоть понимаете, в какой опасности находитесь? Синтет со сбитой программой, склонный к шизофрении и немотивированной агрессии…

— Немотивированной?! — задохнулся от возмущения Стивен, — Да знаете ли Вы, что с ней делали?

— Только в общих чертах.

— Да ни рожна Вы не знаете! Для начала ее саму истерзали так, что средневековые инквизиторы рыдали бы крокодиловыми слезами. А потом заставляли смотреть, как с другой пони делают то же самое!

— Но зачем?

— Хотели вызвать сбой поведенческой программы. Особого рода сбой, усугубить предусмотренный программой «синдром Пинкамины», предназначенный для экстренной психической защиты. Чтобы сделать из добрейшего создания маньяка-убийцу. Насколько я понял, целью было выставить конечный результат на гладиаторскую арену против новой фаворитки. А заодно воплотить в жизнь какой-то мерзкий древний пасквиль, — в голосе Стивена проступил сарказм, — «Беспощадная Пинкамина против злобной Рейнбоу Дэш, спешите видеть! Кто же станет кексами сегодня?»

Дик Трейси понял не все, но суть уловил. Стало не по себе.

— Но она же убийца, — сказал он, но прежней убежденности в голосе не было.

— Ей дали нож со словами, что только она может прервать мучения жертвы. Она и вправду их прервала. Только еще порезала хозяина, после чего сбежала. А потом в отчаянии уселась на пути маглева и стала ждать поезд. Не хотела жить тем, во что ее превратили.

…Розовая пони сидит на широком обледенелом рельсе. Одежды на ней нет, но плевать. Нет смысла бояться простуды, когда ждешь смерти.

Слезы замерзают на щеке, прочерчивая дорожку в свалявшемся от крови мехе. Второй глаз вытек и уже не может ни видеть, ни плакать. Прямые волосы висят слипшимися бурыми сосульками.

«Что же я теперь такое? Я ведь отняла жизнь живого существа…» — думает Пинки Пай, и холодный ветер будто продувает насквозь саму душу когда-то беззаботной и веселой пони.

Но ничего. Скоро все кончится. Из метели приближаются три огня, и в завывание ветра вклинивается пронзительный свист.

Пинки закрывает единственный глаз и ждет короткой вспышки боли, за которой последует сладостное забвение…

…Что-то тяжелое налетает совсем с другой стороны и сносит пони с рельса. Скоростной вагон, поднимая воздушную волну, пролетает мимо, а Пинки оказывается в снегу, придавленная запыхавшимся человеком.

Первая паническая мысль — хозяин все-таки отыскал. И сейчас снова будет пропахший кровью подвал, полный боли и страха, железа и химии…

Пони начинает плакать и вырываться, но вскоре понимает, что человек не пытается причинить ей новую боль. И пахнет совсем не химикатами и кровью, а одеколоном и выпечкой. И гладит по гриве, шепча в розовое ушко успокаивающие слова…

Голубой глаз судорожно распахивается и видит молодого человека, который хотя и крепко, но совсем не грубо обнимает розовую пони и несет куда-то.

— Пусти… — тихо просит Пинки, — Оставь меня.