Сломанная тень

– Вот индюк! Привязался к ребенку! Придется спасать! Корнелиус, душечка! Я мигом! Туда и обратно! Надо предупредить Сашеньку!

– Мадам! Сгораю от нетерпения! Могу ли я…

– Ну, конечно! Если вдруг не вернусь, заезжайте сами. Фонтанка, дом Лаевских!

Этнограф проводил ее восторженным взглядом. Удался вечер, удался! Император назначил аудиенцию, пышная, зовущая, манящая дама ждала ночью! Что еще нужно чужеземцу? Немного шампанского с друзьями!

– Пушков! – позвал Киршау.

– Да, ваше благородие!

– Езжай, передашь записку Яхонтову.

– Вижу, почерк вам знаком? – спросил Кислицын.

– Да! – подтвердил Тоннер.

– Знаете, чей?

– Увы!

– Полина! Я предупреждал вас! Нельзя было открываться этому человеку!

– Это Тучин! Тучин! – князь Дашкин еле держался на ногах. У него снова появилась одышка, лоб покрылся испариной.

– Что с вами? Присядьте! – засуетился доктор.

– Это Тучин! – твердил как заведенный Дашкин. – Я узнал платье!

– Вы же не разглядели его в темноте!

– Я узнал запах…

– Не может быть!

У Тоннера уже выстроилась своя версия, и художник никак в нее не вписывался. Зачем ему шантажировать Дашкина и Бобикова? Откуда у него завещание Кислицына-старшего?

– Они заодно! С Юлией! – завывал Дашкин.

Ирина Лукинична старалась не попадаться домашним на глаза. На маскарад она решила поехать, как только узнала, что Андрей Артемьевич сюда собрался. И не зря, ох, не зря!

Все! Решено! От Ольги надо избавляться любой ценой! Это ж надо, лет десять Андрей Артемьевич не танцевал, даже Полиночку на первом балу Владимир выводил, а тут на тебе, отплясывает.

И Тоннер – двурушник! Весь вечер крутится возле Полины, а теперь еще и с Кислицыным шушукается. Нет, доверять ему нельзя, другого доктора надо искать.

Не откладывая, занялась поисками. Спрашивала многих, но правильно понял ее только один человек – князь Юсуфов. Слава за ним тянулась дурная: с темными личностями якшается, оргии во дворце устраивает, в делах нечистоплотен. Князя боялись, остерегались, обходили стороной. Но в сомнительных делах многие обращались к нему за советом, а кое-кто и за помощью.

– Обратитесь к Шнейдеру Борису Львовичу. Сошлитесь на меня!

– Ой, спасибочки, ваше сиятельство! А то камни замучили!

Князь усмехнулся.

Дама плакала навзрыд в галерее первого яруса. Спросить, что приключилось, «венецианский купец» долго не решался, но наконец поинтересовался:

– Маска! Почему вы плачете?

Дашкина не ответила, лишь зарыдала пуще прежнего. «Купец» окончательно растерялся, взял ее руку в свою. Несчастная словно ждала этого, тут же уткнулась ему в плечо.

– Что с вами?

– Он бросил меня! Он меня не любит!

Император привык повелевать и приказывать, успокаивать рыдающих дам было ему в новинку:

– Не плачьте! Он не стоит ваших слез!

– Я отравлюсь!

– Я запре…! – Император искренне считал, что жизнью подданных распоряжается он, и никто другой. – Не надо! Все образуется!

– Что образуется? Муж грозит отправить меня в поместье!

– Не допустим, – заверил император.

– Как не допустите? Арсений Кириллович уже и прошение об отставке подал!

Ну, конечно! Дашкина! Как он раньше не догадался!

– Мы ее не примем, Юлия Антоновна!

Княгиня отпрянула, однако государь не выпустил ее руку.

– Ваше величество! – Дашкина от ужаса перестала плакать. – Простите, ваше величество!

– Это вы меня простите! Не знал, что вы в таком затруднении. Иначе пришел бы на помощь раньше!

Государь подмигнул. Примерный семьянин парадоксальным образом сочетался в нем с отчаянным ловеласом.

Глава двадцать четвертая

Пантелеек почему-то было два. Один тянул за рукав, второй верещал:

– В дверь стучат!

Голова оставалась своя, потому что нестерпимо болела, а вот руки-ноги были чужими! Ни встать, ни прогнать расплодившихся казачков Никанорыч не мог. Эх, славно Тихон всех угостил! И не просто водка-селедка, а на иностранный манер, самолично сварил крамбрам… До того крепкая штука, что сразу не вспомнить, как называется! Крамбамбуль! Во как! Смешиваешь столовое вино[78], ренское, пиво, добавляешь чутка сахара и кипятишь как пунш. Вкусно, забористо и сразу весело!

– Говорят, из полиции!

Распоясавшиеся Пантелейки не унимались, а сил прогнать их у Никанорыча не было. И чего пристали?

– Вставайте, Иван Никанорыч! Того и гляди дверь сломают! А я открывать боюсь. Вдруг грабители?

– Тапыч где? – имя-отчество швейцара спьяну сократились, да так смешно! Дворецкий рассмеялся.

– Черный ход пошел проверять!

Разлепив глаза, Никанорыч обнаружил всех собутыльников тут же, в кухне. Спали вповалку: кто на полу, кто на топчане, некоторые даже на плите устроились.

Отчаявшийся Пантелейка схватил со стола стакан и плеснул содержимое в лицо дворецкому.

– Что делаешь, тля? – выругался Никанорыч, но беззлобно. От «умывания» ему полегчало. Пантелейки сразу в одного слились. И стук в парадную дверь сам услышал.

– Полиция! – повторил казачок.

– Что им надо?

– Я почем знаю?

– А времени скока? – икнул дворецкий.

– Половина первого!

– Едрить твою налево! – Никанорыч вскочил. Сейчас господа с маскарада вернутся, а тут бедлам. И полиция! – Пошли!