Сломанная тень

Ирина Лукинична оглядела комнату – только что было не протолкнуться от слуг, а теперь все разбежались. А вдруг злодей во дворе притаился, снова нападет на блаженную! Марфушины ботиночки уже цокали по коридору.

– Илья Андреевич, голубчик! Не в службу, а в дружбу! Сходите с Марфушей! – попросила Ирина Лукинична.

– Конечно!

Заколдовали ей дорогу под венец!

До двадцати годов к Ирине Лукиничне вообще никто не сватался, потом вдруг решился сосед, по старости беззубый, лысый, с грудной жабой в придачу.

Девушка, рыдая, умоляла матушку отказать, та в ответ молча подвела ее к зеркалу. Сутулая, коротконогая, бесцветные глаза на рябом лице, жиденькие волосенки, нос как у любопытной птицы, кривые зубы…

Удрученная зрелищем, девушка утерла слезы и согласилась – на словах – на постылый брак. Но тайком молилась. Молилась Всевышнему, а услышал лукавый! Грудная жаба задушила соседа аккурат перед свадьбой.

К неказистой внешности добавилась слава соломенной вдовы. Отчаянные попытки приискать жениха в других уездах почти ничего не дали. Лишь Максимов, царствие ему небесное, полюбил и посватался, но ему отказали: неприлично беден…

А потом вдруг появился Андрей Лаевский, столичный генерал. Впрочем, ничего генеральского в нем не было: ни поднебесного роста, ни громового голоса, ни аршинных плеч. Андрей Артемьевич походил на ученого, нацепившего по рассеянности военный мундир. Ни одной из сестер предпочтения не выказывал, но обедал столь часто, что сомнений в грядущем предложении не было.

Софья к тому времени тоже была на выданье. Ирина догадывалась, что лишь оттеняет прелести сестры, но втайне надеялась. Красота красотой, но она-то знала: Лаевскому абсолютно, категорически противопоказан брак с Софьей! Неуправляемой и своенравной та была с младенчества, с этаким бесенком в юбке не справится и шекспировский Петруччио! Да к тому же дура! Неужели столичный генерал, адъютант императора этого не понимает?

Ирина жарко молилась. Но Бог ее не услышал. Чуда не случилось. Викторию отпраздновала красота!

Ирина в отчаянии прокляла на веки вечные сестру, ее мужа и их потомство. Побежала к пруду топиться, да не решилась.

Свадьба – украденное у нее торжество – была пышной, с танцами до зари и фейерверками. Отгуляв, молодые укатили в Петербург, оттуда Софья слала восторженные письма; сестра читала их, как сказочный роман. Каменные дома, каменные мосты, даже набережные, и те одеты в камень. Балы, маскарады, платья ценою в поместье, салоны, дачи. Министры и вельможи, о которых в провинции говорили с благоговением, упоминались Софьей вскользь, мимоходом, с пренебрежением.

Эта сказка должна была достаться ей! Ей, ей, а не Софье!

Ирина чахла. Доктора, как водится, не могли найти причин. Родители повезли Ирину в монастырь – авось поможет. За внушительными стенами Ирина обнаружила иную жизнь, свободную от сомнений, страданий, ревности и любви. Желание остаться там было велико. Но были и сомнения.

Кто удержал ее от самоубийства? Бог? Чтобы она стала его невестой? Или дьявол, которому она проклятием открыла свою душу?

Мудрая игуменья уловила колебания девушки и посоветовала все еще раз взвесить.

И лукавый не растерялся – отрезал ей путь в монастырь. Тяжело заболел отец, следом захворала мать. Ирине пять долгих лет пришлось ухаживать за родителями, поддерживать их.

Пару раз их навещала сестра с маленьким Володей. Патриархальная усадьба в эти дни будто взрывалась, даже старики-родители начинали суетиться, забыв о хворостях. Матушка торчала на кухне, чтобы, не дай бог, кухарка Вовочкину кашу не переварила, батюшка читал внуку сказки, Ирина то разыскивала потерянный Софьей в лесу роман, то собирала по оврагам перенос-траву, которая, по мнению сестры, должна была мигом вылечить родителей.

Ненормальной Софья тогда еще не была. Взбалмошной, эгоистичной, нервной – без сомнения, но не сумасшедшей. Свихнулась она после рождения Полины.

Похоронив родителей, Ирина снова заколебалась: идти ли в монастырь? Не осквернит ли она, великая грешница, его стены? В сомнениях прошел год. А потом пришло то письмо…

Буквы на конверте, взявшись за руки, отплясывали, подпрыгивали, носились по строчкам и подмигивали. Дрожащими пальцами сломав печать, Ирина Лукинична достала исписанный бисерным почерком листок. Андрей Артемьевич, ее любимый Андрей Артемьевич, взывал о помощи. Она выехала в тот же день.

Навалившиеся заботы были непривычными и очень тяжелыми, но Ирина жила рядом с мужчиной, которого любила. А Бог ли, дьявол ее к нему направил, было не так уж важно…

Софья не поправится, это Ирина знала точно – их бабушка по отцу тоже сошла с ума после родов. С той никто не нянчился, дед ее просто запер во флигеле и никуда не выпускал. Андрей же Артемьевич верил в медицину, таскал Софью по докторам, терпел измены и насмешки, считая своим долгом сохранение освященного Богом союза.