Сломанные ангелы

Для начала, глядя сквозь дым своей сигареты, я принялся уныло гадать: не очередной ли это собрат по оружию, желавший побалаболить о войне до победного конца. Наконец что-то неуловимое, сквозившее в манере его поведения, включило память и вытащило на свет день нашей загрузки в госпиталь. Несколько удивляло затянувшееся присутствие такого пациента на борту госпиталя. Не менее странным выглядело его появление в палате. Я сделал жест, приглашая гостя сесть.

– Благодарю. Я, гм-м… Ян Шнайдер, – он протянул руку. Последовало короткое пожатие, и Шнайдер тут же потянулся к моим сигаретам. – На самом деле мне показалось, что вы не… гм… не ранены.

– Зря вы так думаете. Я был ранен.

– Ранение… гм… ранения влияют и на ваше сознание, и на память.

При этих словах я нетерпеливо дернулся. Шнайдер продолжил:

– Позвольте мне не думать о чинах и всем таком… гм…

– Слушайте, Шнайдер, уж это действительно не важно, – я закашлялся, втянув облако дыма глубже, чем следовало. – Имеет значение одно: как прожить достаточно долго, чтобы выбраться из этой мясорубки. Еще раз напомнишь – и получишь в морду. В остальном я тебя не ограничиваю, можешь выделываться как хочешь. Все понял?

Нервозность Шнайдера сменило навязчивое желание отгрызть себе ноготь. Выслушав мою речь, он вытащил большой палец изо рта и осклабился. Потом засунул на то же место сигарету. Дым он выпустил довольно изящно, прямо в иллюминатор, за которым открывался сказочный вид на поверхность планеты. Затем уставился на меня взглядом хищника. Наконец Шнайдер кивнул, и его язвительный тон перешел в новое качество.

– Все точно, – произнес он.

– Что точно?

Шнайдер заговорщически огляделся. Немногочисленные обитатели палаты сгрудились на противоположном конце коридора, занятые просмотром голографического порно. Шла прямая трансляция с Латимера. Шнайдер вновь оскалился и тут же склонился ближе ко мне:

– Вы тот, кого я искал. Человек, обладающий здравым смыслом. Лейтенант Ковач, я хочу вам что-то предложить. Некое предприятие с вашим участием, способное вывести из этой мясорубки не только живым, но и богатым. Трудно представить, насколько богатым.

– Я могу представить многое, Шнайдер.

Он пожал плечами:

– Почему нет? Представьте себе очень много денег. Вас это интересует?

Я задумался, стараясь сообразить, что может крыться за предложением:

– Нет, если это требует переметнуться. Ничего личного в моем отношении к Кемпу не существует, однако, полагаю, он проиграет войну и…

– Политика?! – Шнайдер сделал протестующий жест. – Тут политикой не пахнет. Если на то пошло, не пахнет и войной – исключая место действия. Я говорю об иных материях, более основательных. О товаре. О том, за что любая корпорация легко платит один процент со своих будущих ежегодных доходов.

Я сильно сомневался в наличии подобного товара в какой угодно точке на карте Санкции IV. Еще большее сомнение внушала личность этого Шнайдера.

В то же время он рискнул оказаться на борту военного корабля Протектората и получил достаточно чисто медицинских впечатлений о степени страданий полумиллиона людей, оставшихся внизу, на поверхности планеты – пусть с проправительственных позиций. Реально Шнайдер мог располагать некоторой информацией, а теперь ценность имели любые обстоятельства, способные снять меня с этого комка грязи, готового в любой момент взорваться.

Кивнув, я примял окурок:

– Хорошо.

– Вы согласны?

– Слушаю внимательно, – негромко ответил я. – Согласен я или нет – решение зависит от вашей информации.

Шнайдер втянул щеки и причмокнул:

– Не знаю, достигнем ли мы согласия на этой основе. Лейтенант, мне нужны…

– Вам нужен я. Что очевидно. В противном случае разговор вообще не мог состояться. Будем ли продолжать на такой основе, или я должен вызвать конвой, чтобы из вас вышибли согласие?

Повисло напряженное молчание, и оскал Шнайдера постепенно сошел на нет. Улыбка испарилась с побледневшего лица так же, как оттекла кровь.

– Ладно, – наконец произнес он. – Вижу, я в вас ошибся. Записи личного дела не вполне отражали… свойства характера.

– Ни одна запись, до которой можно дотянуться, никогда не отражает и половины. К вашему сведению, в последний раз мои данные фиксировали еще в корпусе Посланников.

Наблюдая за реакцией, я старался определить, до какой степени он испугался. Статус Посланников – страшилка для всего Протектората, и, само собой, не из-за благородства натуры. Кем я был раньше, не составляло секрета на Санкции IV, однако не стоило распространяться о себе без повода. Обычно репутация этого рода не приносила ничего, кроме нервного молчания, наступавшего в комнате сразу после моего появления. Это в лучшем случае. В худшем – вызывала у некоторых, впервые получивших боевое тело, маниакальное стремление доказать чистое превосходство нейрохимических реакций свежей мускулатуры над опытом.