Сломанные куклы

УЖАС

Как приятно идти по солнечной улице, не спеша, не ожидая ничего плохого… Праздничные люди вокруг улыбаются, знакомые здороваются, дети грызут большие румяные яблоки, женщины шуршат воздушными одеждами…

Что-то заставляет меня тревожно обернуться…

Из первомайской толпы вдруг высовывается низкое страшное лицо, плюет на мою чистую белую одежду, громко выкрикивает очень грубые, ужасные слова и скалит при этом кривые грязные зубы.

…Скорее уйти, убежать, скрыться! Как же это?! Ведь все было уже позади, ведь мне обещали… Вот большая подворотня, дом номер двадцать семь, там нет участливых, переполненных своей радостью людей… Без них не так стыдно, нужно подождать, в одиночестве… без людей, никого рядом мне не надо… все пройдет. Там, в кирпичной купеческой стене лежат маленькие золотые деньги. Да-да, точно!.. Ведь все вокруг говорят, что именно в этом доме лежит много золота, найти его может только удачливый и хороший человек…

Кирпич сам крошится по краям и выпадает под ноги…

Из темной дыры сквозь истлевшую серую тряпку все быстрей и быстрей сыплются на землю небольшие желтые монетки… Их много, становится все больше, так тяжело держать… уже подгибаются ноги… Куда спрятать? Как, чтобы никто из людей не знал… Ведь обманут или будут завидовать… Нет-нет, что вы! Не выброшу, ни за что!.. Рядом раздается тоненький детский плач, нужно помочь, обязательно помочь! Спасти!.. Как? В руках золото, много золота… а как? Ведь плачет… рядом плачет… Выбросить? Спасти?..

Понедельник. 08.00.

Прощание

— Проходи. Ты чего это удумал, с утра-то пораньше? Вчера не наговорился?

Капитан Глеб хотел было громко и убедительно ответить, но спохватился, приложил палец к губам.

— Не волнуйся, Антонина уже ушла. Она по понедельникам в утреннюю смену.

— Ну, тогда держись…

Глеб обнял и закружил по коридорчику Виталика, обтирая его спиной близкие обойные стены.

— Получилось, Панса! Все получилось!

— Оставь ты меня, сумасшедший! Чего еще у тебя там получилось-то?

— Не там, а здесь! И не у меня, а у нас! Мы чемпионы, Виталь!

— Да не ори ты так. У нас пенсионеры за стенкой живут. Они же поздно просыпаются.

— Хорошо. Чай у тебя есть? Горячий, сладкий… И пирожки, а?

— Пирожками его с утра еще тут потчуй… — по Виталику было видно, что ворчать он будет от силы две, максимум три минуты.

— Садимся.

Капитан Глеб первым плюхнулся на привычный диванчик.

Сцепив ладони за головой, он дерзко и загадочно уставился на присевшего рядом Виталика:

— Ну, ты что, так ничего и не понял?!

— Чего это не понял-то… Все прекрасно понял. Вчера они тут всей гурьбой до поздней ночи миловались друг с другом. Когда у меня спиртное закончилось, так в обнимку и уехали. Одну машину на всех вызвали. До хрипоты спорили, кто из них за такси платить будет. Один орет: «Я, я!», другой — «Ни фига, я банкую!» Марек еще тут под ногами у всех мешался, все нудел, что он виноват, что деньги с него причитаются. Вот. Правильно я понял?

— Конечно! Ты просто супер!

— А ты меня так вчера нехорошо…

Предельно отмобилизованный и еще со вчерашнего вечера готовый к подобным упрекам, Глеб Никитин смешно сполз с диванчика на пол и встал перед Виталиком на колени:

— Не вели казнить, вели миловать!

Панас радостно, уже больше не в силах сдерживаться и заботиться о сне престарелых соседей, загоготал:

— Да ну тебя, Глебка! Опять ты за свое!

Не поднимаясь с колен и строго, исподлобья, поглядывая на Виталика, Глеб требовал ответа:

— Прощаешь? Скажи, прощаешь?

Виталик соскочил с дивана и очень похоже встал на колени напротив:

— Тогда и я так же!