Сломанный бог

– Ты правда веришь, что это возможно?

Хануман улыбнулся и ответил тихо:

– Должно быть возможно.

Он говорил с такой искренностью и редкой для него откровенностью, что Данло не мог на него смотреть. Голова у Данло разболелась, глаза жгло, и он не мог больше выносить страшной надежды, написанной на лице Ханумана. Устремив взгляд на красные прогоревшие поленья в камине, он после долгого молчания спросил:

– А как же ты?

– Пусть это тебя не беспокоит.

– Даже если ты достигнешь того, чего хочешь достичь, что будет с тобой? Огонь внутри – он ведь никуда не денется, верно?

– Думаю, что нет.

– Но ведь есть способ потушить его, Хану.

– Нет. Ты не понимаешь.

– В воспоминаниях…

– Нет, нет.

– Благословенная калла – словно океан, способный угасить любое пламя.

– Ох, Данло, нет, нет, нет.

– Единая память – мы только начали видеть ее.

– Ты еще слеп во многом.

В этих словах Ханумана содержалась не одна только горечь – Данло почувствовал себя так, будто змея плюнула ядом ему в глаза. У него выступили слезы, и он поднес руку ко лбу.

– Может быть. Но друг не должен говорить такое другу.

– Друг не должен толкать друга в морскую пучину.

– Даже если тот охвачен огнем и обезумел?

Голова Ханумана гневно дернулась.

– Я уже говорил, что наш спор движется по кругу. Оставь меня в покое. Ступай к своей шлюхе, пей свою каллу и плавай в своей единой памяти – мне дела нет.

Ни разу еще с тех пор, как они чуть не убили друг друга в горячем бассейне Дома Погибели, между ними не вставала такая злоба.

– Ты больше не будешь ходить на церемонии? – только и сумел выговорить Данло.

Хануман молча смотрел на него, как бы спрашивая: «А ты?»

– Путь больше не интересует тебя? – настаивал Данло.

Он думал, что Хануман снова промолчит, но тот после недолгого размышления ответил:

– Напротив, очень интересует. Когда-нибудь мы еще поговорим об этом, но не теперь. Пожалуйста, оставь меня – я не могу больше говорить.

После долгого неловкого молчания Данло попрощался, а Хануман подложил в камин три полена. Вскоре огонь разгорелся, стреляя красно-оранжевыми языками. Хануман стоял близко к огню, он отвернулся от Данло и смотрел на мерцающую черную сферу. Так Данло и оставил его, совершенно нагого, созерцающего, как отражается пламя в его вселенском компьютере, наедине с его куклами. Данло был слишком опечален, чтобы предугадать, что их общее близкое, даже очень близкое будущее будет непосредственно связано с Путем Рингесса.

Глава XX РАЗГОВОР

Кто, имея глаза, может видеть невидимое?

Кто, имея руки, может осязать неосязаемое?

Кто, имея уши, может слышать неслышимое?

Кто, имея уста, может сказать то, чего сказать нельзя?

Из медитаций Джина Дзенимуры

Новые религии всегда разрастаются непредвиденным для их основателей образом – это исторический факт. Религии, чтобы выжить, должны как-то приспособиться к политическим и экологическим структурам, которые их питают; должны организоваться вокруг доктрины, законов и ритуалов этого священного ядра, которое не должно противоречить личным понятиям верующих о бесконечном; но прежде всего – культы, которым суждено стать вселенскими, должны контролировать и направлять духовную энергию человечества. Религия, не делающая этого, рискует нажить себе смертельных врагов среди правителей и устроителей других религий – а если этого не произойдет, бесконтрольная страсть пожрет ее изнутри.

Такой контроль – дело деликатное и в конечном счете всегда терпит крах. Большинство культов позволяют священному огню полыхать свободно и тем обрекают себя на самосожжение через несколько лет; они, как сверхновые, в самый период своего взрыва блистают разоблаченными иллюзиями, экстатическими видениями, мегаломаниями и загубленными жизнями. Другие религии с самого начала глушат наиболее естественные и возвышающие человеческие порывы; Бога они подменяют теорией и потому из религии превращаются в философию или науку. Такие религии, как эдеизм, достигающие полного расцвета и заражающие массы своей верой, рождаются редко. Но религиям, как и всему сущему, свойственно стареть. Доктрины, призванные вести людей к глубочайшим истинам вселенной, превращаются в словесные преграды, отделяющие одно общество от другого, мужчин от женщин, человека от самой святой части его естества. Видения перерождаются в кредо; вера сводится к обрядности; экстаз и мистический союз с божеством сменяются благочестием. Со временем сердце каждой религии обрастает отложениями и останавливается.

Поэтому искатели божественного начала всегда обращаются к новым пророкам и новым движениям, не сознавая того, что любая религия в конечном итоге отделяет человека от Бога.