Сломанный меч

Никто не возражал Юсупу, все согласно кивали головами, но только один среди них чувствовал себя на высоте положения — достойный сын Караш-бия Абиль. В соответствии со своим возрастом сидел он у самого порога, но лицо его было радостно, с нетерпением ждал он, когда Юсуп заметит его.

— Абиль, — сказал наконец Юсуп ласковым, мягким голосом.

Абиль-бий весь подался к нему.

— Что прикажете, бек-ага?

Юсуп пристально глядел на совсем молодого мирзу, у которого едва пробивались усы.

— Сколько у тебя джигитов, младший брат мой?

— Было сто, осталось девяносто девять, бек-ага, Юсуп кивнул.

— Спасибо, братец! Ты поступил мудро. Спасибо, большое тебе спасибо, братец, за сотого джигита.

— Для вас, бек-ага, я и собственной головы не пожалею.

— Я в долгу не останусь, братец. Ты заслужил честь быть в нашем походе знаменосцем. Иди впереди войска. Слышишь?

— Слушаюсь, бек-ага!

После этого Юсуп отдал первый приказ именем нового хана:

— Отцы народа, у нас теперь есть хан, есть наш общий глава. Пора выступать! Битва промедления не терпит. По коням! Выступаем сегодня в ночь. По ночам будем двигаться дальше, на рассвете останавливаться и весь день отдыхать. Лишнего шума, суеты чтобы не было! Следуйте за знаменем бесшумно, как змея ползет. Слышали? Таков приказ восседающего перед вами Шералы-хана.

А Шералы-хан тем временем ловил каждое слово Юсупа…

Наутро в просторной приречной долине никого не осталось; там и сям темнели на примятой траве кучки конского помета да жужжали над ними большие синие мухи. Неприметным холмиком не просохшей еще земли виднелась одинокая могила…

Усадив хворого внука на комолого рыжего вола, плелась сама пешком по степи старуха в черном платье, То и дело раздвигала она руками густую траву, вглядывалась, искала чего-то.

— Ищи, сынок. Твои глаза видят лучше моих, — попросила она внука.

— Где же его схоронили… — негромко и медленно сказал мальчик, вытянув тоненькую шею и внимательно глядя то в одну, то в другую сторону.

— Где-то здесь лежит он, несчастный… Здесь где-то… Ему только одно и осталось — в земле лежать…

Долго искали они, переходя с места на место по измятой траве; то и дело взлетали с навозных куч гудящие рои мух, медленно брел истомленный жарою вол, Наконец старуха и мальчик увидали могилу на невысоком бугорке. Белые цветы, что росли здесь, завяли, затоптанные ногами. Когда подобрались к могиле поближе, старуха остановила вола и помогла мальчику сойти на землю.

— Поплачь, родной, помяни покойника, — сказала она, а у самой по лицу уже текли обильные слезы.

Мальчик тоже заплакал, причитая, а старуха начала кошок — поминальную песню. Внук слушал скорбные слова, утирая слезы здоровой рукой. Упершись руками в бока, сидела старая женщина возле могилы и пела о том, как погибал от ран в безлюдной степи единственный сын своего отца, храбрый батыр, пораженный летучей смертью — стрелой коварного врага. Плакала мать о своем горе, плакала о горькой судьбе всех одиноких и беззащитных.

Но вот и кончилась поминальная песня. Старуха вытерла широким рукавом черного платья слезы с лица. Мальчик, поддерживая больную руку здоровой, положил ее на колено и, медленно моргая намокшими от слез ресницами, со страхом смотрел на могильный холмик.

— Бабушка…

— Да.

— Как его звали?

— Как его звали, хочешь знать, дитя? Да как его назвать… бедняк одинокий… Если бы не был он бедным, не был одиноким, не лежать бы ему в этой могиле.

Мальчик ни о чем больше не спросил, опустив одно Плечо, он смотрел и смотрел на могилу.

Бабка сняла со спины вола домотканую переметную суму, вынула из нее завернутые в скатерть боорсоки и вареное мясо, Прикрыв глаза, помолилась полушепотом за душу убитого, чтобы на том свете пришлось ей лучше, чем на этом. Потом они с мальчиком немного поели, не глядя друг на друга и не переговариваясь. Выпили айрана из маленького бурдюка…

Солнце уже спускалось к горам, вершины которых затянуты были темными тучами, когда старуха и мальчик на рыжем воле начали подниматься по узкой тропинке на зеленое взгорье. И только ветер веял теперь над одинокой могилой…

3

Десятитысячное войско Юсупа окружило Коканд. В город вели восемнадцать ворот, и у каждых из них стоял теперь сильный воинский отряд. Все пути к городу были отрезаны, перекрыты арыки, снабжавшие Коканд водой. В виду крепостной стены, но на таком расстоянии, которое недосягаемо было для выстрела из пушки-китайки, раскинулись белые шатры. Воины состязались в силе и ловкости на глазах у осажденных.