Сломанный меч

— Я отрекаюсь от тебя! Отрекаюсь! Отрекаюсь! Отрекаюсь! — кричал между тем Эсенбай. — Сгинь! Позор тебе, отступник, поднявший руку на отца! Прочь с моих глаз!

— Ты отрекаешься от сына, а я отрекаюсь от такого отца! — отвечал Юсуп. — Все! Хватит! Ты ни разу не сказал мне доброго слова…

Тут вступили в дело аксакалы: тянули за повод Юсупова коня, уговаривали непокорного сына: "Эй, мирза, опомнись, не перечь отцу, берегись отцовского проклятия — оно тебя сделает несчастным на всю жизнь. Повинись, встань на колени, проси у отца прощенья…" У Юсупа перехватило горло, зубы стучали, как в лихорадке. Никому не поклонившись, пробрался он верхом на коне через толпу и, не оглядываясь, уехал из аила.

Он понимал теперь, что не ужиться ему с отцом никогда. Если Эсенбай-бий и раньще терпеть его не мог, то после сегодняшнего случая и подавно. В ту же ночь Юсуп усадил мать на своего любимца-трехлетку, собрал джигитов, которые захотели последовать за ним, и двинулся в Талас. Перед самым отъездом поджег юрту — ни одной нитки не хотел он брать у отца; сидя в седле, смотрел Юсуп, как догорает юрта, а когда огонь погас, дал ходу коню.

Укрылся он у Аджибая-датхи.

С тех пор жил Юсуп чужаком в Таласе, о себе вестей не посылал и сам их не получал. Мать была уроженка Таласа. Носился Юсуп со своими джигитами, как волк со стаей, не пропускал ни скачек, ни козлодранья, где бы их ни устраивали — на пиру ли, на поминках. Чистокровный конь его показал теперь все свои стати, ни одному скакуну не давал себя обогнать. Оправдал надежды хозяина. Молва о Юсупе разнеслась по всему Таласу. Говорили о нем не только как о лихом наезднике; из уст в уста передавали рассказы о его прямоте, о его благородстве. Юсупа называли мирзой, день ото дня росло в народе уважение к нему, росло число его друзей, сторонников, единомышленников.

У Аджибая-датхи встретил Юсуп Шералы.

Как-то раз отправился Юсуп в Сары-Узен-Чу на большой той. Там устраивали скачки — байгу.

Уже к концу байги прискакал взбешенный конюх. С ним вместе на коне сидел мальчик-наездник[32], лысого Юсупова скакуна конюх держал в поводу.

— Что это за дела такие? Что здесь за люди? — жаловался конюх. — Мало того что коню дорогу загородил, еще и плетью его ударил прямо через лоб!

Юсуп побледнел, ни кровинки будто не осталось в его смугло-желтом лице. Глазами, полными дикого гнева, сверлил он мальчишку-наездника.

— Знаешь ты его? — спросил он негромко, ледяным голосом.

— Не знаю, черный какой-то человек…

Юсуп подумал немного.

— Ищите его! Ищите повсюду! Чтобы до конца тоя нашли! — приказал он своим джигитам.

Скоро джигиты отыскали черномазого, ухватились за повод его коня. Черномазый отмахивался, отбивался плетью — росту он был богатырского.

— Вы что! Уволочь меня хотите? Пошли прочь! — орал он.

Тут подоспел и Юсуп.

— Не трепыхайся! Слышишь, не трепыхайся, если тебе жизнь дорога! — пригрозил он с каменным лицом. — Это ты ударил лысого скакуна?

Черный, услышав вопрос, заерзал, завертелся, беспомощно оглядываясь по сторонам.

— Я не бил… Кто это видел?

Юсуп, не владея собой, хватил обидчика саблей плашмя по спине.

— Отвечай, не выкручивайся. Не думай, что тебе удастся отвертеться!

— Люди, на помощь! Убивают! — перекосив рожу, заорал черномазый.

Юсуп ударил его еще раз.

Тот затрясся.

— Аке… ударил я… да, я ударил…

— Так… А знал ты, чьего коня бьешь? Знал или нет, говори!

— Клянусь жизнью своего сына, не знал! Не знал и не знаю, клянусь!..

— Меня знаешь?

— Не знаю, клянусь жизнью своего сына! Не знаю! Бледный Юсуп долгим взглядом впился ему в лицо. Медленно вложил саблю в ножны.

— Ну, счастлива твоя судьба, живи пока… Если бы ты знал, на чьего коня подымаешь руку, не сносить бы тебе нынче дурацкой твоей головы. Открой глаза пошире. Этот сивый конь с лысиной принадлежит беку Аксы!

Черномазый съежился.

— Не знал я, батыр… Несведущий глотает яд… Не знал я.

— Кто тебя подговорил на это дело?

— Сам… сам Карабек-мирза.

— Очень хорошо! А теперь слушай. Вину свою службой искупишь. Понял? Службой искупишь вину…

— Что я должен сделать, батыр?

Ничего особенного, спина не переломится. Всего-навсего повторить перед всеми свои слова. Скажешь: меня послал Карабек-мирза. Понял? Только это и скажешь. Что мнешься? Если скажешь спасешься от смерти, а нет… Сам понимаешь.

Черномазый еле выдавил:

— Согласен…

Краска вернулась на лицо Юсупа.

…Карабек сидел верхом на коне, тесно окруженный гостями, и слушал, как нанятый им акын поет ему хвалебную песню.

О Карабек, дорогой,
Счастье сдружилось с тобой.
Твой скакун золотой
Шестьдесят коней обогнал…

У Карабека лицо горело румянцем удовольствия; скромно улыбаясь, опустив глаза, слушал он приятный, густой голос певца.

Знатный наш Карабек,
Долгим будет твой век!
Конь твой, ускорив бег,
От семидесяти ускакал…