Сломанный меч

— Батыры, — начал пансат, — долгие речи разводить не к чему. Мы вступили на свою землю. Дальше пути наши начнут расходиться, джигиты разъедутся по родным аилам. Надо, чтобы, уезжая, каждый крепко запомнил одно. За этим и собрали мы вас… — Абиль-бий заговорил о древних обычаях почитания старших, о том, что младшему надлежит оставаться скромным, даже если он возвысится до небес, — так велит и шариат. Только после этого перешел он к сути дела.

— Вы сами видели, орда снова распалась. Видели вы и то, как наступают русские. В это тяжкое время безвластие приведет к разладу, свяжет нас по рукам и по ногам, лишит нас сил перед лицом наступающего врага. Надо, чтобы войско наше подчинялось одному предводителю, батыры. Я старый человек. Выберите себе военачальника-саркера из молодых — такого, чтобы и на язык и на руку был он силен. Такой у нас Бекназар. Что вы на это скажете? — Абиль-бий повысил голос, чтобы все слышали его. — Что бы ни случилось, мы его на произвол судьбы не оставим. Во всех начинаниях, во всех свершениях поддержим его, сколько хватит у нас сил. Ошибется он, свернет с прямого пути, — выведем на прямую дорогу, направим, сколько хватит у нас ума.

Новость взволновала всех, все пять сотен, приготовившиеся двинуться к родным кочевьям. Одни открыто радовались, громко выкликая имя Бекназара, другие было заспорили между собой, загудели, но успокоились, услыхав последние слова Абиль-бия. Пансат это заметил, и душа его снова закипела обидой, но внешне он оставался невозмутим.

Бекназар поклонился войску. Кто-то из джигитов еще раз громко выкрикнул его имя. Бекназар присмотрелся — кто? — но так и не узнал, увидел только в предрассветной мгле, что это всадник на горячем, нетерпеливом вороном коне. Конь гарцевал на месте, а всадник крутил над головой зажатую в руке камчу.

— Джигиты! — крикнул Бекназар, и голос его покрыл разраставшийся шум. — Вы слышали волю пансата. Если вы хотите в смутное время доверить мне ваши головы и силу ваших коней, хотите идти за мной, так дайте мне самому выбрать для вас дорогу. Слушайте меня беспрекословно, выполняйте мои приказы и не обсуждайте их, не вмешивайтесь в мои распоряжения. Это первое мое условие…

Сразу понял лукавый Абиль-бий, к кому прежде всего относятся эти слова. К нему, конечно! Старый хитрец потемнел лицом, — понял, что обманулся… Да, он, который участвовал в стольких интригах и переворотах, обманулся. Но понял он своим изворотливым умом и то, что не надо сейчас ссориться с Бекназаром; надо скрыть обиду и злость до поры до времени. И он бровью не повел на слова сотника. Бекназар честолюбив и самолюбив, он берет власть не для того, чтобы стать послушным орудием в чужих руках и выполнять чужую волю. Он и сам умеет властвовать. И это нравилось Абиль-бию. Он оценил слова Бекназара по достоинству, хоть они больно задели его самого.

Гудели голоса, приветствуя Бекназара; всадники напирали со всех сторон, круг в центре сузился.

— Джигиты! — снова крикнул Бекназар. — Полгода не снимали мы поясов, рубахи приросли к спинам…

Снова гул одобрения.

— Нам надо отдохнуть. Чем ближе к горам будем мы подъезжать, тем больше встретим наших аилов. Мы разойдемся по домам, мы должны сообщить родным о наших товарищах, павших в бою. Мы почтим их память, а потом каждый вернется в свою семью. Но не надо терять связь друг с другом. Пусть от каждого аила один джигит держит связь со мной. Это необходимо. Во всеоружии надо встречать беду, а там видно будет. Батыры! Хочу сказать о последнем моем условии…

Какое еще условие? Голоса стихли.

— Пусть не придется мне дважды повторять мои приказания! Никто не смеет перебивать меня, когда я говорю. Никто не смеет обгонять меня, когда я веду войско.

Его снова шумно поддержало большинство. Бекназар подтолкнул ногами своего скакуна.

— В дорогу!

Отдохнувший за время привала аргамак резко взял с места и, гордо подняв голову с яркой белой отметиной на лбу, понесся вперед.

Загудела земля от топота копыт. Разобравшись на ходу по десяткам, потянулись всадники к горам.

У Кулкиши, который впервые в жизни попал в самую гущу конного войска, закружилась голова. Растерянный, стоял он и не знал, как быть и куда податься. Он не мог везти уголь назад, а бросать его так не хотелось… Отвез бы он этот уголь кузнецам-сартам[9], своим давним приятелям, купил бы толокна, сушеного урюка, бязи на рубаху… а послезавтра вернулся бы к своим. Ребятишек обрадовал бы, аильчанам новости привез, самому приятно, что на базаре хорошо побывал. Кулкиши до крайности огорчался тем, что приходилось возвращаться с полдороги, не сделав задуманного. Но и отправиться туда, куда собирался, он не посмел. Подпихнув себе под зад пустые мешки из-под угля, пристроился он к последнему десятку конников и потрусил за ними, непрерывно подгоняя ленивого, как вол, гнедого…

Бекназар впереди. Вороной аргамак шел теперь иноходью. Следом за Бекназаром скакал Эшим.