Сломанный мир (СИ)

— Можете сколько угодно говорить, что я наивен и такого никогда не будет. Я и сам иногда думаю так, поэтому раньше я боялся озвучить эти мысли даже самому себе, не то что поделиться ими с другими. Но теперь я увидел вас и понял, что вы тоже думали об этом. Вы, как и я, видели Юйгуй и знаете, как прекрасна может быть страна с разумными правителями, справедливыми законами, богатыми жителями…

— Так, может, не будем мешать Юйгую и дальше господствовать над миром? — с ехидцей сказал Гэрэл.

— И высасывать соки из других стран, как он делал на протяжении последних сотен лет? Я не идиот, господин генерал, я понимаю, что счастье Юйгуя дорого обходится остальным странам. И все же я верю в то, что возможно привести другие страны к такому же процветанию, но не ценой угнетения друг друга. Надо только понять — как. Наш мир, столетиями барахтавшийся в бесконечных войнах — в нем все неправильно, чудовищно, нечестно, несправедливо; мир не должен быть таким, его будто давным-давно кто-то сломал… Но я верю, что его можно починить. И вы хотите того же, правда? Хотите изменить мир к лучшему, хоть и действуете довольно неприглядными методами… Мы с вами связаны. Вы ведь тоже это чувствуете? Это как память о чём-то несуществующем. Ложная тоска по иному, никогда не существовавшему миру.

Гэрэл вздрогнул, поднял руку, словно собираясь остановить его, однако ничего не сказал.

— Как фантомная боль… — безжалостно продолжал император. — Но что, если набраться смелости и поверить, что такой мир — правильный — может существовать?

— Если тебе будут говорить, что есть только этот мир — не верь…

— Мама, ну что ты опять… — говорит он с легким раздражением.

Она улыбается с виноватой нежностью. Худенькая, ломкая, прозрачно-голубые глаза, как всегда, смотрят куда-то мимо его лица, как будто видят что-то, невидимое ему.

— Прости… Не такая мать тебе нужна — не такая слабая, не… полоумная — так они говорят, да? Но понимаешь, даже если те миры — выдумка, это единственное хорошее, единственное красивое, что у меня есть. Они — и еще ты, Гэрэл…

Он вздыхает, усаживается рядом с ней, накрывает ее руку своей. Ему больно смотреть на нее, но он рад, что она хоть ненадолго вспомнила о его существовании.

— Ох, мама…

Она стискивает его руку.

— Мой Гэрэл… Ты, должно быть, ненавидишь меня за то, что я дала тебе жизнь — привела в этот ад. Я трусиха. Я просто хотела разделить с кем-то свое одиночество. Прошу, не презирай меня за слабость…

— Я не презираю, мама, как ты могла такое…

— Я знаю, что должна жить этим миром. Но ведь, понимаешь, человек, который оказался в тюрьме, будет пытаться из неё выбраться… Разве это слабость, что я продолжаю думать о доме, который остался за тюремной решёткой?

Он отрицательно мотает головой. Он не знает, слабость это или нет. Он просто хочет видеть ее здоровой и счастливой.

— Там хорошо… — шепчет она. — Если бы наш мир стал хоть немного похож на тот, откуда я пришла, счастливых людей было бы куда больше… Вот бы я могла показать тебе, Гэрэл! Там каждый может стать тем, кем хочет. Народ сам выбирает себе правителя. Там нет ни рабов, ни господ, а работа — радость, а не тяжелый труд, и никто не принуждает женщин выходить замуж за тех, кто им не по сердцу, или торговать своим телом, и даже у самых бедных людей достаточно денег, чтобы не умереть от голода…