Сломленные ангелы

У меня смягчающие обстоятельства. Я умираю.

Вы все умираете, Ковач. Все до единого».

Траулер качнуло, над головой заскрипели сети. Мои мысли резко вернулись к нашему сегодняшнему улову. Смерть, развалившаяся в сетях, словно ньюпестская гейша в гамаке. В свете этой картины маленькая группа людей на другом конце палубы неожиданно показалась мне уязвимой, возникло чувство нависшей над ними угрозы.

Химия.

Старый добрый эффект Измененной Значимости от слишком густой смеси разных препаратов, циркулирующих в системе. А, ну и долбаный волчий ген. Как я мог забыть. Стайный инстинкт, в самое неподходящее время.

Все равно я заполучу их всех. Начинается новая жатва.

Я закрыл глаза. На ветру шелестели сети.

У меня были дела на улицах Заубервиля, но…

Пошел на хер.

Я бросил сигару за борт, повернулся и быстро пошел к главному люку.

– Хэй, Ковач? – уставился на меня остекленелым от трубки взглядом Шнайдер. – Ты куда, чувак?

– Зов природы, – заплетающимся языком пробормотал я, в два прыжка преодолевая лестницу. Внизу я налетел на незакрытую дверь, не разглядев ее в полумраке, отбил атаку с помощью пьяной тени нейрохимии и ввалился в узкое пространство кабины.

Плохо пригнанная иллюминиевая плитка исчерчивала косыми полосами света одну из стен. Этого хватало, чтобы видеть без посредства УЗ-зрения. Каркасная кровать, приваренная к полу и служащая частью общей конструкции. Стеллаж напротив. У дальней стены в трех шагах от меня – ниша со столом. Зачем-то подойдя к столу, я тяжело облокотился на него, свесив голову. Спираль инфодисплея ожила, осветив мое склоненное лицо. Я закрыл глаза и предоставил волнам света перекатываться туда-обратно, расцвечивая темноту за моими сомкнутыми веками в оттенки синего и индиго. Содержимое выкуренной трубки все туже стискивало меня в своих змеиных объятиях.

Видишь, Волк «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?

Пошел на хер из моей головы, Могильер.

Ты ошибаешься. Я вовсе не тот шарлатан. Могильер – всего одно из сотни имен…

Кто бы ты ни был, ты нарываешься на пулю в морду.

Но это ты меня привел сюда.

Сомневаюсь.

Перед глазами возник череп, развязно глядящий на меня из сетей. Почерневшие изъеденные губы кривились в сардонической усмешке.

У меня были дела на улицах Заубервиля, но с ними уже покончено. А теперь пора приступать к работе тут.

А вот теперь ты ошибаешься. Когда ты мне понадобишься, я сам приду за тобой.

Ковач-вач-вач-вач-вач…

Я моргнул. Свет голодисплея резанул глаза. Позади меня кто-то шевельнулся.

Я выпрямился, не отрывая взгляда от переборки. В синем свете голодисплея на тусклой металлической поверхности ясно виднелась каждая мелкая щербина и царапина.

Стоящий позади меня снова пошевелился.

Я сделал вдох…

…ближе…

…И развернулся, готовясь нанести смертельный удар.

– Блин, Ковач, ты меня до инфаркта хочешь довести?

На расстоянии вытянутой руки от меня, уперев в бока руки, стояла Крукшенк. Свет инфодисплея выхватил из темноты ее неуверенную усмешку и гладкую ткань рубашки под хамелеохромной курткой.

Я выпустил воздух из легких. Уровень адреналина мгновенно упал.

– Крукшенк, какого хера ты тут делаешь?

– Ковач, это ты какого хера тут делаешь? Ты ж сказал, что по нужде идешь. Чего, собирался на инфокатушку поссать?

– А ты чего за мной потащилась? – прошипел я. – Держать ее для меня собиралась?

– Ну не знаю. Тебе такое, что ли, нравится, Ковач? Ты дигитальщик? Тебя это вштыривает?

Я на мгновение прикрыл глаза. Могильер исчез, но удавья хватка в моей груди до конца так и не разжалась. Я открыл глаза, и Крукшенк по-прежнему стояла передо мной.

– Будешь так прицениваться, Крукшенк, придется что-нибудь купить.

Она ухмыльнулась. Одной рукой она с нарочитой небрежностью провела по своей рубашке. Зацепив большим пальцем край ткани, она обнажила грудь и посмотрела на нее так, словно вид недавно приобретенной плоти зачаровывал ее. Затем ее пальцы задвигались вверх-вниз, скользя по соску до тех пор, пока он не отвердел.

– Разве похоже, что я просто поглазеть на товар пришла, а, посланничек? – лениво протянула она.