Сломленные ангелы

Я отвел взгляд в сторону, пытаясь вспомнить. За фотографическую память посланникам приходится расплачиваться тем, что все события до Корпуса теряют четкость и целостность. Посланник начинает стремительно ускоряться, отдаляясь от них, как корабль, взмывший со стартовой площадки. В свое время я только и ждал, чтобы этот эффект поскорей вступил в силу. Теперь я не был ни в чем уверен. Я не помнил.

– По-моему, она была довольна, что я завербовался, – сказал я медленно. – Когда я вернулся домой в форме, она устроила для меня чайную церемонию. Пригласила всех соседей. Наверное, она гордилась мной. Да и деньги оказались нелишними. Нас было трое ртов – я и две младшие сестры. Она делала что могла, после того как нас бросил отец, но мы все время были на мели. Когда я закончил курс базовой подготовки, наш доход, наверное, утроился. На Харлане Протекторат платит солдатам довольно щедро – иначе не выдержит конкуренции с якудза и куэллистами.

– Она знает, что ты здесь?

Я покачал головой:

– Я слишком давно не был дома. Посланник получает назначение куда угодно, только не на планету, откуда он родом. Снижается риск возникновения никому не нужной эмпатии к людям, которых предполагается убивать.

– Да, – кивнула Сунь. – Стандартная мера предосторожности. Имеет смысл. Но ты же больше не посланник. Ты что, не вернулся домой?

Я невесело усмехнулся:

– Вернулся, чтобы пойти в криминал. Когда выходишь из Корпуса, вариантов не так уж много. А к тому времени моя мать уже снова вышла замуж – за офицера-вербовщика Протектората. Так что воссоединение семейства показалось мне… несколько неуместным.

Сунь замолчала. Вглядываясь в берег под нами, она, казалось, ожидала чего-то.

– Спокойно здесь, да? – произнес я, просто чтобы заполнить паузу.

– На определенном уровне восприятия, – кивнула она. – Не на клеточном, конечно. Все-таки здесь полным ходом идет сражение, и мы его проигрываем.

– Вот молодец какая, скажи еще что-нибудь ободряющее.

По ее лицу скользнула улыбка:

– Ну извини. Сложно говорить о спокойствии, когда с одной стороны уничтоженный город, с другой – аккумулированная мощь гиперпортала, из-за холмов наступает армия наносуществ, а воздух заряжен смертельной дозой радиации.

– Нет, ну если, конечно, так ставить вопрос…

Улыбка вернулась.

– Выучка, Ковач. Все мое время занято взаимодействием с машинами на таких уровнях, где обычные органы чувств бессильны. Когда занимаешься этим профессионально, учишься различать признаки шторма даже в самых спокойных водах. Вот взгляни. Перед тобой неподвижный океан, безмятежная водная гладь, залитая солнцем. Самое что ни на есть мирное зрелище. Но в глубине миллионы существ ведут войну за пропитание, причем войну не на жизнь, а на смерть. Видишь, почти все трупы чаек уже исчезли, – она состроила гримасу. – Если я вдруг захочу поплавать, напомни мне, чтобы я этого не делала. Даже солнечный свет – это одна непрерывная очередь субатомных частиц, уничтожающих любой организм, не успевший эволюционировать в достаточной степени, чтобы обзавестись адекватной защитой – защитой, которой, разумеется, обладает каждое живое существо вокруг нас, потому что их далекие предки гибли миллионами для того, чтобы горстка выживших смогла закрепить необходимую мутацию.

– Любой покой – это иллюзия, м-м? В стиле монахов Отречения?

– Да нет, не иллюзия. Но он относителен, и за любой покой всякий раз приходится платить цену в виде его противоположности.

– Это-то и держит тебя в армии, да?

– В армии меня держит контракт. Я должна отслужить еще минимум десять лет. И, честно говоря, – она пожала плечами, – я останусь и после этого. Война к тому времени закончится.

– Начнется другая.

– Не на Санкции IV. Когда Кемп будет разгромлен – впредь никаких военных действий. Исключительно полицейские операции. Больше они никогда не дадут событиям зайти так далеко.

Я вспомнил восторги Хэнда в адрес ныне действующих лицензионных протоколов, предоставляющих «Мандрейк» неограниченную свободу действий, и преисполнился скепсиса.

Вслух же я сказал:

– Во время полицейских операций погибнуть можно с таким же успехом, что и на войне.

– Ну, я уже однажды погибала. И, однако, вот она снова я. Не так уж это было ужасно.

– Ну ладно, Сунь, – на меня снова волной накатила усталость, отчего начал выворачиваться наизнанку желудок и заболели глаза. – Сдаюсь. Круче тебя только яйца. Эту твою речь надо толкнуть перед Крукшенк. Она ее воспримет на ура.

– Я не думаю, что Иветту Крукшенк нужно подбадривать. Она достаточно молода, чтобы и без посторонней помощи наслаждаться жизнью.

– Угу, ты, наверное, права.

– Я не хотела создавать впечатление, что я крутая. Но я профессиональный военный, и было бы глупо начать ненавидеть то, что я сама же и выбрала. Это же действительно был выбор. Меня не призывали.

– Ну, в наши дни это… – я отвлекся, потому что увидел, как Шнайдер выскочил из передней двери «Нагини» и помчался к берегу. – Куда это он?