Сломленные ангелы

– Послушай, если это удовлетворит Хэнда и позволит нам вернуться, то я считаю, да, это хорошая идея. И это в разы безопаснее, чем пытаться крепить неисправный буй к корпусу корабля.

Я покачал головой:

– Дело не в этом.

– Не в этом?

– Нет. Ты просто хочешь попасть внутрь, прежде чем «Мандрейк» запрячет его в какой-нибудь закрытый сухой док. Ты хочешь обладать им сама, пусть всего на несколько часов. Так ведь?

– А ты не хочешь?

– Я думаю, все мы хотим, кроме Сутьяди и Шнайдера.

Я знал, что Крукшенк бы хотела – я так и видел, как загораются ее глаза при одной мысли об этом. Ее энтузиазм, когда мы стояли у релинга на траулере. То же самое чувство прикосновения к чуду, которое было написано на ее лице, когда она смотрела на активированный портал сквозь экран-филигранник. Может быть, именно поэтому я и не выступил с возражениями – если не считать этого скомканного разговора в дверях пропахшего рвотой туалета. Может быть, я чувствовал себя должником.

– Ну а что тогда? – пожала плечами Вардани. – В чем проблема?

– Ты знаешь, в чем.

Она издала нетерпеливый возглас и попыталась обойти меня. Я не шевельнулся.

– Ты мне дашь пройти, Ковач? – прошипела она. – До посадки пять минут, я должна быть в кабине.

– Почему они не вошли внутрь, Таня?

– Мы уже это…

– Фуфло это, Таня. Приборы Амели говорят о наличии пригодной для дыхания атмосферы. Они знали, как открыть док, может, он даже был открыт. А они все равно остались умирать снаружи, ожидая, пока кончится воздух в скафандрах. Почему они не вошли?

– Ты же был на брифинге. У них не было запаса пищи, у них…

– Ага, я выслушал миллионы рациональных доводов, но не заметил среди них ни одного объяснения, почему четверо археологов предпочли умереть в своих скафандрах, вместо того чтобы провести последние часы на борту величайшей археологической находки за всю историю человечества.

Мгновение она колебалась, и в это мгновение я увидел в ней тень той женщины, с которой мы были у водопада. Затем ее глаза снова лихорадочно заблестели.

– А какого хера ты меня-то спрашиваешь? Включай вон аппаратуру для УЛПиО и спрашивай их! У них же стеки целы, так?

– Аппаратура накрылась жопой, Таня. Ее, как и буи, угробила коррозионная граната. Так что я опять спрашиваю тебя. Почему они не вошли внутрь?

Она снова замолчала и отвернулась. Мне показалось, что у нее задергался уголок глаза. Но когда она снова подняла голову, на ее лице было то же выражение холодного спокойствия, что во время нашего разговора в лагере.

– Я не знаю, – произнесла она наконец. – И раз мы не можем спросить об этом у них, остался только один способ узнать.

– Ну да, – я устало прислонился к косяку, освобождая дорогу. – И это ж самое главное, да? Узнать. Выведать тайны истории. Передать сраную эстафету научных открытий. Тебя не интересуют деньги, тебе все равно, кому будет принадлежать право собственности, тебя определенно не пугает смерть. С чего бы остальным чувствовать себя по-другому, правильно?

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Потом отвернулась и зашагала прочь, а я все смотрел на бледный свет иллюминиевой плитки, к которой только что прижималось ее тело.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Это походило на бред.

Помню, где-то читал, что, когда археологи впервые обнаружили под землей пространства-мавзолеи, которые они позже классифицировали как города, большая часть ученых сошла с ума. Психические расстройства стали в то время профессиональным риском. Лучшие умы человечества принесли в жертву ради поиска ключей к загадке марсианской цивилизации. Их разум не был сломлен, не рухнул в пучину безумия, как у архетипических антигероев хоррор-эксперии. Он не был сломлен, просто притупился. Прежняя острота мышления сменялась рассеянностью, неопределенностью, нерешительностью. Так закончили свои дни десятки людей. От постоянного контакта со следами деятельности нечеловеческого разума ученые словно физически изнашивались. Гильдия разбазарила их, сточив, как хирургические скальпели на шлифовальном камне.

– Ну, наверное, если уметь летать… – протянул Люк Депре, без особого энтузиазма оглядывая архитектурное сооружение, представшее перед нашими глазами.

В его позе читались раздражение и смятение. Судя по всему, он, как и я, испытывал трудности с определением точек, где потенциально могла располагаться засада. Когда боевая подготовка укореняется на таком глубоком уровне, невозможность выполнять то, чему тебя учили, напоминает никотиновую ломку. А пытаться найти засаду в марсианской архитектуре было все равно что пытаться голыми руками изловить скользминога с мыса Митчем.