Три четверти миллиона смертей на Адорасьон всё изменили. Еще несколько геополитических просчетов привели к усилению Протектората. Из-за них на Земле снова набрали силу старые системы верований как политических, так и духовных, тома незыблемых данностей, на которые можно опереться.
От недолгого всплеска энтузиазма в отношении всего марсианского теперь мало что осталось. Минуло несколько столетий со времен Вычинского и его команды первопроходцев, которых изгнали из университетов и лишили финансирования, а некоторых и вовсе убили. Гильдия затаилась, ревниво оберегая ту толику интеллектуальной свободы, которую ей отпустил Протекторат. Вместо хоть какого-то понимания марсиан, у нас есть лишь два слоя представлений, практически не соотносящихся друг с другом. На одной стороне – хрестоматийно-сухие тексты и изображения в тех объемах, которые Протекторат счел приемлемыми для людей. Каждый ребенок прилежно изучает их внешний облик, строение крыльев и скелета, динамику полета, скучные детали ритуалов спаривания и заботы о потомстве, виртуальную реконструкцию их оперения и цвета, созданную на базе тех немногих визуальных материалов, к которым мы получили доступ или создали на основании догадок Гильдии. Эмблематические изображения гнездовий, предположительная одежда. Яркие, легко усвояемые детали. Не слишком много социологии. Слишком непонятно, слишком неопределенно, слишком непоследовательно – и кроме того, ну разве хочется кому-то вообще всем этим заморачиваться?..»
«А другой полюс вобрал в себя эзотерику. Причудливые религиозные культы, легенды, слухи с раскопок. Здесь марсиане сохраняют свою прежнюю значимость – здесь о них можно говорить с придыханием. Здесь их можно называть так, как их когда-то назвал Вычинский: „Новые Древние, открывающие нам истинное значение этого слова. Таинственно исчезнувшие крылатые благодетели, что слетели вниз и кончиком крыла провели по затылку человеческой цивилизации, напомнив нам о том, что шесть или семь тысячелетий обрывочно записанной истории здесь древностью не считаются“».
Этот марсианин был мертв.
Мертв уже давно, по крайней мере, это было очевидно. Тело мумифицировалось, крылья истончились до пергамента, от усохшей головы остался один длинный, узкий череп с полураскрытым клювом. Раскосые глаза, наполовину спрятанные за мембраной век, почернели. Под кожей ниже клюва было заметно какое-то уплотнение – вероятно, горловая железа. Как и крылья, она была тонкой и полупрозрачной, как бумага.
Угловатые конечности были вытянуты вперед, тонкие когти лежали на приборах. Я почувствовал невольное восхищение. Это существо, чем бы оно ни было при жизни, встретило смерть за пультом управления.
– Не трогай, – прикрикнула на меня сзади Вардани, и я осознал, что тянусь к нижнему краю рамы, к которой крепились стропы.
– Прости.
– Прощения будешь потом просить сам у себя, если его кожа лопнет. В подкожных слоях жира у них вырабатывается кислотный секрет, и после их смерти процесс выходит из-под контроля. При жизни баланс поддерживается, как мы полагаем, посредством окисления пищи, но кислота настолько сильная, что при достаточном объеме водяного пара может растворить большую часть трупа, – Таня шла вокруг рамы с профессиональной осторожностью члена Гильдии; ее лицо было предельно сосредоточенным, глаза ни на миг не отрывались от крылатой мумии. – Когда они умирают подобным образом, кислота разъедает жир и высыхает, превращаясь в порошок, который может причинить немало вреда, если попадет в носоглотку или глаза.
– Понял, – я сделал пару шагов назад. – Спасибо, что предупредила заранее.
Она передернула плечами:
– Я не ожидала их здесь обнаружить.
– К кораблю обычно прилагается экипаж.
– Ну да, Ковач, а к городам – население. Однако за четыре с лишним века археологических работ на трех десятках планет нам удалось обнаружить всего только пару сотен сохранившихся трупов марсиан.
– Что неудивительно, с таким-то дерьмищем в организме, – сказал подошедший Шнайдер, глазея на тело марсианина с другой стороны рамы. – А что с ними произойдет, если им придется какое-то время поголодать?
Вардани бросила на него раздраженный взгляд:
– Неизвестно. Вероятно, начнется процесс дезинтеграции.
– Больно, наверное, – сказал я.
– Да уж, наверное, – она явно не хотела разговаривать ни с кем из нас, зрелище поглощало ее целиком.
Шнайдер не воспринял намека. А может быть, за звуком голосов он хотел укрыться от мертвой тишины и устремленных на нас сверху взглядов крылатых существ.