На этот раз ракета атакующего корабля успела подойти гораздо ближе, прежде чем защитная сеть перехватила и уничтожила ее. Взрывная волна уложила нас всех на пол. Ощущение было таким, словно корабль вокруг нас скручивается, словно его выжимают, как тряпку. Сунь согнулась в приступе рвоты. Внешний щит отключился и не спешил включаться обратно.
Я приготовился снова услышать крик корабля, но вместо этого прозвучал низкий, долгий плач, перебравший своими когтями все мои сухожилия и ребра. Поющие ветви уловили напев и воспроизвели его в более высокой тональности, на этот раз уже не в виде слабого эха, а громко и отчетливо.
За моей спиной раздалось шипение. Повернувшись, я увидел, что Вардани на что-то смотрит – так, будто не может поверить своим глазам. Проследив направление ее взгляда, я увидел ту самую тень, что приметил раньше. Отчетливо различимая, она порхала вдоль верхнего края инфодисплея.
– Что… – голос Хэнда оборвался, когда слева появилась вторая тень, на несколько мгновений присоединившись к танцу первой.
К тому моменту я уже все понял, и, как ни странно, первой моей мыслью было, что уж Хэнду не пристало так удивляться, что он должен был догадаться раньше.
Первая тень нырнула вниз и описала круг возле трупа марсианина.
Я повернул голову к Вардани и поймал ее изумленный, неверящий взгляд.
– Нет, – практически одними губами прошептала она. – Этого не может быть.
Однако же могло.
Они появлялись со всех сторон, поначалу по одному-двум, поднимаясь по прозрачным стенам купола и неожиданно отслаиваясь от плоскости, обретая трехмерность с каждой новой конвульсией корабля, ведущего битву с врагом. Они ныряли вниз, затем снова воспаряли и начинали кружиться вокруг центральной конструкции. Казалось, нас они совсем не замечают, но все же ни разу никого не задели в полете. Инфосистема никак не реагировала на их присутствие, не считая мелкой ряби на дисплеях, когда они касались купола или даже пролетали насквозь, оказываясь в открытом космосе. Из трубы, через которую мы вошли на платформу, выпархивали все новые тени, поднимаясь. Наверху становилось тесновато.
Звук, который они издавали, был тем же самым плачем, которым только что разразился корабль, тем же самым причитанием, что выпевали поющие ветви, тем же самым несущим сигналом, что я слышал в коммуникаторе. В воздухе витал легкий аромат горчицы и вишни, но теперь к нему примешивался запах гари и ветхости.
Гиперпространственные искажения рвали на части космос вокруг нас, щиты снова активировались, поменяв цвет на фиолетовый, корпус корабля беспрерывно сотрясался отдачей орудий. Все это меня уже не волновало. Я больше не испытывал физического дискомфорта, если не считать тяжести в груди и давящей боли в глазах. Платформа, казалось, раздалась вширь, и все стоящие на ней отодвинулись так далеко, что больше не имели никакого значения.
Неожиданно я понял, что и сам захожусь в рыданиях, что стенки моих носовых пазух сокращаются в конвульсиях бесслезного плача.
Я повернулся, чувствуя себя при этом так, словно стою по пояс в ледяной воде, и увидел Хэнда. Карман куртки открыт, протянутая ко мне рука сжимала парализатор.
Расстояние между нами, как я припомнил позже, составляло меньше пяти метров, но на то, чтобы преодолеть его, казалось, ушла целая вечность. С трудом дошагав до Хэнда, я перехватил его руку с оружием и ударил локтем в лицо. Хэнд взвыл и повалился на пол. Парализатор покатился по платформе. Я прыгнул на Хэнда сверху, напрягая расфокусированное зрение, чтобы найти горло. Он слабо отбивался, что-то выкрикивая.
Моя правая рука напряглась, готовясь нанести смертельный удар. Перед глазами все расплывалось, но нейрохимия пыталась произвести коррекцию.
– …все погибли, поганый ты…
Я занес руку для удара. Хэнд разразился рыданиями.
Туман перед глазами.
Влага на ресницах.
Я вытер слезы, поморгал и увидел лицо Хэнда. Его щеки были мокрыми. Рыдания душили его так, что я почти не мог разобрать слов.
– Что? – расслабив ладонь, я с силой хлестнул его по лицу. – Что ты сказал?
Он сглотнул. Перевел дыхание.
– Выруби меня. Выруби нас всех. Возьми парализатор,
И тогда я понял, что и по моему лицу бегут слезы, что и мои глаза полны ими. Рыдания сдавили распухшее горло, меня пронзила боль – та же боль, которую изливали поющие ветви, – исходящая не от корабля, а от экипажа, покинувшего его тысячу лет назад. Острая, как кинжал, боль – горе марсиан, сохранившееся здесь каким-то невероятным образом, о котором можно услышать разве что в байках у костра где-нибудь на мысе Митчема; ледяная нечеловеческая боль в груди, которую ничем нельзя заглушить, и звук в ушах – одна чуть неверная нота, выворачивающая наизнанку мою душу.
Краем сознания я отметил новый близкий разрыв темного вещества. Тени, кружащиеся под куполом, с пронзительным криком взметнулись вверх.
Я неловко распрямился. Достал свой собственный парализатор и выстрелил в Хэнда. Затем поискал глазами других.