В трех случаях я приходил к Данте, чтобы сказать ему, что я покидаю этот культ, что я больше не могу быть связан им и что я должен быть свободен, чтобы защитить свою сестру, когда придет время. Но каждый раз слова застревали у меня в горле, и я даже начинал сомневаться в них, задаваясь вопросом, почему я решил сделать что-то настолько глупое.
Единственное время, когда я чувствовал, что мои мысли полностью принадлежат мне, — когда я лежал ночью один в постели. Когда я доставал свой дневник и начинал делать наброски. Возможно, я не мог сказать или написать то, что чувствовал по отношению к Черной Карте, но я мог воплотить это в искусстве.
Я начал рисовать картины, изображающие секреты, которые я раскрыл, способы прохождения через потайные двери или даже просто то, как эта магия заставляла меня чувствовать себя. Сначала я даже не был уверен, для кого я это делаю, пока не понял правду. Это было для Эллы, предупреждение на случай, если я действительно не смогу найти выход. Что-то, что я мог дать ей, чтобы попытаться объяснить, даже если слова были заперты так крепко, что я не мог произнести их ей.
У нас не было секретов. Или, по крайней мере, не было, пока я не решил солгать ей об угрозах Старушки Сэл. Я ненавидел себя за это, но знал, что ничего не поделаешь. Если бы она уловила хоть малейший намек на то, что я делал, чтобы избавиться от этого долга, висящего над ней, она бы в мгновение ока поднялась на сцену. Даже если бы это разрушило ее душу и уничтожило все ее мечты о том, чтобы сделать что-то большее в своей жизни, чем просто стать копией нашей мамы.
Я больше всего на свете не хотел такой жизни для нее. Для нас обоих. Я хотел свободы от этого места, его тайн, разврата и банд. Ничто иное, как шанс жить жизнью, которую мы сами выбрали, а не той, в которой нас ждала плесень, и решения, которые были уже были приняты задолго до того, как мы согласились на них.
Так что Черная Карта, возможно, и держала меня в своих руках, но я отказывался оставаться в плену надолго. Я найду способ выбраться отсюда, расплачусь с маминым долгом, а потом схвачу Эллу и побегу, побегу, побегу, пока мои ноги не подкосятся, а Алестрия не станет лишь темным пятном на горизонте нашего прошлого, на которое мы никогда больше не оглянемся.
Я стоял среди толпы в зале под Альтаир Холл, пока новый член Карты принимал присягу, скандируя слова, которые, казалось, знал мой язык, несмотря на то, что я не помнил, как меня им учили.