Когда Граф удалился к ожидавшему его душу, впервые за время плена в эдакой фешенебельной квартире; он пожалел, что рядом не будет Мари, но успокоил себя, что в отсутствие оберлейтенанта он сюда обязательно забежит минут на 15–20. В крайнем случае служанка может заскочить и к нему в мансарду. Все складывалось отлично. Европа — это тебе не Запорожье! Чирикая что-то развеселое, Граф полез под душ. Перед решительным боем надо быть чистым, так предки учили, подумал он и пожалел, что не было белой нательной рубахи и чистых подштанников.
Пока Граф наслаждался в ванной, Пуриньш прикидывал варианты, которые исполнителю знать было не положено.
— Придется проработать всю ночь, — сказал он.
— К чему такая спешка? Сделаем все днями, — возразил Эрис.
— Нельзя. Представьте себе, что у Стасиене или У всей группы Марии имеется старший руководитель, мужчина. Он в тени, мы его не знаем. Именно он принял решение об отправке Графа по какой-то новой цепочке, причем в определенный день, завтра наш красавец должен быть у Стаей, или как ее там. Она ему говорит одна или вместе с кем-то, что на, малый, тебе билет на железную дорогу до Зилупе и сегодня же выезжай, поезд через три часа. И точка. Отсрочек здесь не бывает, они дурно пахнут. Здесь до посадки в вагон его может и сопроводить какая-нибудь тетка, искать которую бессмысленно, | да и незачем. Не найдем.
— Что вы предлагаете?
— Во-первых, пригласить сюда Ланге. Другое дело пожалует он или нет. Но известить надо.
— Я так и подумал и сказал это Графу, когда он спросил о четвертом приборе.
— Поймите, Эрис, здесь нужна санкция на проведение операции, задуманной Панцингером. Помните пометку в деле о том, что контроль лично за Ланге. Санкцию должен давать он, самый близкий к оберфюреру, иначе если что не так, то завалившими операцию будем мы с вами.
И Пуриньш стал названивать доктору Ланге. Тот все понял с полуслова и пришел в хорошее настроение, выслушав напоминание Пуриньша, что это тот Граф, за которого был выпорот Тейдеманис, хотя и оставался при порке в брюках.
Ланге заставил себя ждать. Он был почти ровесником Панцингера, но в деловой хватке явно уступал тому, ибо в основном являлся исполнителем. Войдя и кивнув подчиненным, он сразу отвел Пуриньша в сторону.
— Хорошо, что вы у нас в наличии, мой дорогой Александр. Ехал сейчас и думал: ну если бы вас не было, кто позвонил бы мне и в стиле салонной французской болтовни постарался напомнить все те гадости, причем справедливые гадости, которые вывалил на бедного Херберта наш оберфюрер? Ценю ваш дипломатический такт, — и он по приятельски хлопнул Пуриньша по плечу. Во время его тирады в прихожей Эрис и Граф отошли в кабинет и стояли там навытяжку. (Граф благоухал французским шампунем, лик его был светел, очищен от было прилипших к нему грязных дел и пламенел от выпивки и мочалки в предвкушении дальнейших подвигов).
Когда Ланге вошел в кабинет, то оба щелкнули каблуками. Сели. Пуриньш ввел в курс складывающейся ситуации. Помолчали. Переварили смысл нового витка спирали, на который выводился сидевший здесь же блондин с лучезарным и невинным взором. Первым по рангу нарушил молчание Ланге.
— Итак, как я понимаю, мы, возможно, видимся в таком составе в последний раз. Наш друг отправляется на выполнение нелегального задания, идет причем в одиночку, все время будет находиться в контакте с бандитами, подвергаться проверке, рисковать. Предлагаю поднять тост за него. Эрис, прошу наполнить! Прозит! — все выпили по бокалу шампанского. Граф тоже, не обращая внимания на знаки Пуриньша, мол, притормози наполовину.
— Эрис, — продолжил Ланге, — возьмите мою машину, она ожидает около консерватории, и поезжайте в отдел. Я сейчас позвоню дежурному в группу документации. Возьмите папку «Мимикрия» номер 12/43, откройте ее, убедитесь, что там в отдельном конверте три документа: отношение в партизанский отряд, присяга и удостоверение участника организации. Там же в папке три коробочки: в одной печать, в другой — угловой штамп, в третьей — образцы подписей. Захватите также блокнот в клеточку. Даю вам тридцать минут.
— Слушаюсь, господин штурмбанфюрер. И Эрис, сорвавшись с места, умчался.
— Я полагаю, доктор, что его отправят завтра, нельзя же такого красивого парня подвергать здесь опасности. Они настроились на это и намерение свое осуществят, — как дятел долбил свое Пуриньш.
— Благодарите бога, что по настоянию оберфюрера все три документа под вашу Александр, диктовку Граф в ту злосчастную ночь после выволочки написал. Оберфюрер свои идеи облекает в плоть тотчас. Мало ли, говорит он, когда в поход. А если завтра? В противном случае сидели бы мы сейчас совсем скучными. Кто пойдет с документами, мы же не знали. А так, пусть Зарс перепишет буквально творение Графа, заполним прочерки его данными, вы подпишитесь согласно образцам, поставите штемпель, печать — и у Графа верительные грамоты, как у английского посланника. Верно? — обратился Ланге к еще более зардевшемуся от оказываемого внимания блондину.