Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Взять Петю, Шабаса, Рагозина, Лешу… Один, Петя, куда-то исчезает, позвонит, опять пропадет; Шабас вечно занятой, в разъездах, Томка минимум три раза проговорилась, что мужик ее только и возит людей в свои родные Лаудари; Рагозин и дружок его Гудловский, оба пыжатся, собираются уйти в леса, говорят, давай сведения, что вы с Кириллычем, Соломатиным и Федором собрали — унесем, (однако на просьбу Ольги взять ее с собой туда, в те края — Рагозин посмеивался, отказывал: не мог же он выдать замысел хозяев, что Ольга нужна в Риге в качестве приманки, что она «под колпаком» и в любой нужный момент предназначена для гестапо, а не для отряда). Лешка, тот занят любовными утехами, делом безусловно стоящим, но если говорить серьезно, то куда ему от молодой жены, ожидающей ребенка, рваться? С трудом в этой войне свое кровное нашел и от него бежать? Может, у другого витязя и хватило бы сил пуповину от только что образовавшейся семьи оборвать и… а у него не было ни сил, ни желания бросаться с головой в очередной темный омут войны…

Для того чтобы вжиться в те октябрьские дни сорок третьего в Риге, показать, как же бежали пленные красноармейцы и командиры из лагеря в партизанский отряд, автор приводит почти полностью письмо одного из таких беглецов — Корецкого в адрес Зои Пасторе, квартира матери которой Анастасии Журовой-Пасторе являлась одной из спасительных, конспиративных квартир, развернутых советскими патриотами. В письме, стиль которого сохранен, читатель встретит несколько фамилий ранее упоминавшихся в тексте.

«г. Краснодар.

Добрый день, уважаемая Зоя Сергеевна! С чисто сердечным приветом к вам от нас всех. Получил от вас письмо, но не смог сразу ответить по некоторым причинам независящим от меня. Первым долгом поздравляю вас с праздником 25 лет советской власти в Прибалтике, особенно советской власти в Латвии (т. е. письмо относится к 1965 году. — Авт.). Я это хорошо помню, так как в эти годы, т. е. 1940 служил в артил. (артиллерии. — Авт.), жил в казармах около Кишозера.

Зоя Сергеевна, в отношении того, чтобы я написал т. Васюкову, то я это сделал. Я искал еще одного товарища, который должен был знать вашу маму, но пока ответа нет. Это Лазарев Дмитрий, год рожд. точно не помню, но примерно 1919 или 1920 с Костромской или Вологодской области. В 1950 г. я сказал, что он на родине. От себя я могу отписать следующее.

Находясь в плену в рижском лагере, все мои попытки бежать из лагеря были неудачны. В продолжение длительного времени мы проверяли один другого, и таким образом у нас создалась группа. Это Лазарев Д., Мердаев Г., Федченко Г. и я. Познакомились поближе с товарищами, которые из военнопленных работали в пекарне. Это Васюков Михаил, Хидимели Владимир, Власов М., работающих в бане военнопленных Кочанов Андрей и Иван Рагозин, которые жили там же. От них я получил записку, что имеются квартиры, куда можно явиться, то на улице Пионерской на 4 этаже, номер не помню. Там скажут другие адреса.

И вот представился нам случай. 13 октября 1943 г. в 18.30 мы четверо бежали из плена. Когда стемнело, мы по одному нашли эту квартиру. Часиков в 8 вечера хозяйка сходила в баню, и оттуда пришли Кочанов и Рагозин. Через 15–20 минут Кочанов А., Лазарев Д. и я пошли на улицу Артиллерийскую номер не помню, в общем на вашу квартиру. Помню женщину средних лет, ее звали тетя Аня, тебя Зоя, и мальчика лет 4–5, который был из Пскова, а ваша мама его взяла к себе. Когда я разговаривал с мальчиком, его кажется звали Витя, сидя у меня на руках, он рассказывал за пожар, как горел дом и еще как он с Зоей ходил в библиотеку, а мальчик говорил блиотека. А вам, Зоя, на мой взгляд было лет 13–14.