Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Долго так сидели три женщины и перебирали судьбы тех, тюремные ворота за которыми уже захлопнулись. Они знали, что такое же будущее ожидает их самих, но не были в состоянии изменить его. Так складывалась их жизнь.

В середине января Пуриньш по указанию Ланге вызвал на встречу Рагозина, и между ними состоялся разговор, от которого многое теперь зависело.

— Вот что, Иван! После всех чисток, что мы провели за прошедшее время, ты у нас выдвинулся в так называемом подполье в фигуру номер один, почти руководителя. Так? — решил подмазать Рагозина лестью Пуриньш.

— Вы хотите сказать, что на безрыбье и рак рыба? Рак с перебитой клешней, — и он с трудом плечом двинул, которое, нет-нет, да и побаливало.

— Допустим и так. Вопрос вот какой. Мы бросили в отряд несколько наживок, но настоящая рыба, ты знаешь о ком я говорю, их то ли не взяла, то ли не распробовала, к крючкам не приближается, — продолжал свою мысль Пуриньш.

Рагозин молчал. О всех шагах гестапо, предпринятых для вывода Иманта в Ригу, он попросту не знал.

— Мы думаем тебя послать в отряд. Придешь, доложишь, что не знаешь, что и делать. Много народу арестовано, эти аферисты «центра» разбежались в разные стороны. До них, черт их побрал, должно дойти, что для продолжения борьбы, — он подмигнул Рагозину, — в кругах латышской публики нужен настоящий организатор. Ты же фигура временная.

Рагозин заволновался, он трусил.

— Да вы что, господин начальник? Мне идти в отряд? Это никак невозможно. Мы же не знаем, что им известно об истории со Смушкиным. Что этот еврей знал обо мне? Если он знал больше встречи с Ирисом, и это просочилось в отряд, что тогда? Может быть, из-за этой истории и Имант побаивается и не идет? Как они рассудят, правильно ли я сделал, что придушил его? Плечо же болит. О том, что он стрелял, где я получил рану — тоже надо рассказать. Все об этом знают. Рига город небольшой, а круг моих корешков весь на ладони. Врать нельзя. Слово за слово, и тень на меня такая наползет, что не отмоешься.

Пуриньш задумался. Резон в словах Рагозина был. На всякий случай он сказал:

— Ни черта им об этой истории неизвестно. Все каналы связи с отрядом у нас в руках.

— Вдруг не все? Кто-нибудь да прорвался без нас? — заметил Рагозин.

— Были такие, пробовали, но ничего у них не вышло, — вспомнив Кириллыча и Соломатина, сказал Пуриньш. — Ладно, давай прервем разговор. Завтра продолжим. Захвати Степана.

На следующий день встретились вновь.

— Доктор Ланге учел твои возражения. Пойдет Степан.

— Я? Как что, так Степан, — заверещал Гудловский.

— Молчать! — рявкнул Пуриньш. — Отъелись, отпились, не то слово — отожрались, обнаглели так, что уже мышей ловить не можете? Захотели на лагерный паек перебраться?

— Да что мы, господин Пуриньш! Раз надо, сделаем, — заговорил нормальным голосом Степан.

— Вот так-то лучше. Понесешь письмо от Ивана. Рагозин, вот короткий текст. Перепиши своей рукой, — сказал Пуриньш.

Иван стал переписывать.

— Степан, улови главную идею. Письмо коротеньким будет. В такие походы длинные не носят. Скажешь, что Иван все на месте здесь приготовил. В смысле почти двух десятков пистолетов, пары автоматов, гранат. И хватит. Особенно не хвастайся. На месте все есть, тащить из отряда не надо. Но руководить здесь не Ивану же, он, скажешь, людей не знает и что-то со здоровьем у него последнее время плоховато. Кашляет, скажешь, как туберкулезник, — сочинял Пуриньш.

От последних слов Рагозин и Гудловский аж зашлись от смеха.

— Поймите, надо и человеческую жалость вызвать. Если она к делу приварится, то неплохо будет. Психологически тонкий ход, — поучал Пуриньш. — Дашь адрес своей квартиры, той, в конце Мариинской. Понял?

Гудловский кивнул.

— И последнее, этому деятелю, — Пуриньш назвал Графа, — передашь на словах: сделать все, чтобы сопроводить Иманта в Ригу.

— Прямо так? — Степан переглянулся с Рагозиным.

— Только таким образом, — подтвердил Пуриньш.

Данное ему поручение Гудловский исполнил пунктуально. Он рассказал обо всем Балоду, Грому, самому Судмалису. Как мог среагировать по-иному, кроме как не по уставному, а условно по-партизанскому Имант Судмалис? Сказать, что я не пойду к незнакомым мне по боевой работе людям? Конечно, он сказал: «Есть, слушаюсь!», не вслух там, не в парадном строю стоял, но таков был смысл его последующих действий. Надо было собираться и идти. Тем более, что товарищи из отряда так тщательно для него все готовили: и несколько новых явочных квартир, и опытных связников, и оружие прямо на месте боевых действий. Такое внимание, такая забота! В предыдущие периоды подпольной работы он такого подспорья не имел. Обо всем самому приходилось раздумывать. Принципиально было решено, что он выходит в конце января. Рагозину передали привет, чтобы он поправлялся, не болел.